Там, где не падают звезды

От автора

Просто истории о тех персонажах, про жизнь которых мне хочется сказать. Большинство из них - это кто-то, кто зародился в моей династии, но по понятным причинам никогда не получит там раскрытия, развития и всякого прочего должного внимания. Впрочем, допускаю, что однажды появится история о каком-нибудь совершенно отдельном персонаже - ну просто, чтобы не зарекаться

Там, где не падают звезды - значит, там, где Старфолл - пожалуй, не главные

А еще в таком месте сложно, наверное, загадывать желания.

Истории

Глава первая

Глава вторая

Мертвые гирлянды не гаснут

​

 

Авторское слово

Это история Халита Эрбила, ребята. Те, кто читал династию - знакомы с этим персонажем и некоторыми его деяниями. Для вас это типа приквела, наверное.
Те, кто не читал - ну что сказать? Можно жестко проспойлерить судьбу этого человека, почитав первое поколение моей династии. Он там появляется всего несколько раз, но роль играет значительную. Опознается легко по эпичной сросшейся моноброви.
А еще он упоминается в непревзойденном "Пепле и Пламени" прекрасной Redhead. Всего один разочек, зато при каких обстоятельствах!

У истории будет три части, это - первая. Оставшиеся две уже написаны и даже частично отсняты, так что есть шанс, что, несмотря на мой адский ген слоупока, рассказик все же будет здесь целиком, ага.
За всю стройку во всех трех частях благодарю Askalika, без этих атмосфернейших лотов с кучей мелких деталей съемка бы не вышла, а я так не умею, да и терпения не хватает. Половина души истории Халита - где-то у этой девушки, да)
Ну и креаторов СС, конечно, но они вряд ли это прочитают))

А за прекрасную Лейлин спасибо Redhead, пожертвовавшей мне немного восточной красоты. Ей же спасибо за то, что всегда говорит о моей писанине что-то такое, что помогает мне все-таки не останавливаться)

Все начиналось до отвращения банально - раскаленный песок выжигал глаза.





Легкие.





Разум.





Стирал измученную кожу.





И только память это обжигающее, колючее прикосновение золотистого сыпучего ада под ободранными ладонями выжечь не могло. Не могло и все тут, никакими силами. Такое сделать было попросту невозможно.





Заставляя сгорать все остальное на своем пути, мерцающее пекло проникало внутрь; и память сплавлялась в стекло, словно песок в горниле.





В гладкий, слюдяной узор привычного кошмара.





Впоследствии он бесконечно злился на то, что все это с ним когда-то произошло. И в его жизнь вошла эта привычность - обреченность глубоко в душе чувствовать, что ад - это норма.





Что смерть не удивляет.







Что война - это лишь обыденный ужас. Дом, в котором ты живешь.







Дом, в котором ты бежишь. По кругу, по кругу.





Просто со временем это перестало его пугать.





Что ж, тогда не останавливайся, милый. В аду ты - либо король, либо грешник, а грешников рвут раскаленными крючьями, тысячи раз подряд. В аду, к сожалению, по-другому еще не бывало.

Есть только два пути для тебя, Халит Эрбил. Понятно, что ты выберешь. Это не сюрприз.

Как не сюрприз и то, что король в аду - все равно в аду; и здесь всегда найдется крюк и для тебя, ибо такова природа этого места. И порой исключения не делают даже для королей, Халит.
Помни.





Но тогда будущего еще не было. И все начиналось до отвращения банально - раскаленный песок выжигал глаза...





Но не память.






***


- Заремааааа!

- Мама!

- Амир, беги сюда!

- Нет, нет, пожалуйста!

- Амиииир! Амир, быстрее, Амир!

- Мама!

- Зарема, дочка, прячься, прячься... неееееееет!!!

- Амир, не смей! Уходи! Я тебе говорю, уходи!

- Сволочь! Убью!

- Керхет, отойди, трус!

- Ты умрешь ни за что, дурак, дурак!

- Нет, нет, нет, нет, нет.....

- Мама, уводи маленьких, уводи, быстро!

- Бежим, Халит, Раниз, бежим, дети! Пригните головы, быстрее, быстрее!

- Мама...



***


Их было шестеро. Амир и Керхет, погодки, и Лейлин, старшая среди сестер - а потом шла Зарема, и после Раниз; ей было только семь. Младшим в семье был сам Халит. В тот год ему едва исполнилось шесть лет - кажется, три дня назад. Он еще не успел съесть всю хурму, что отец привез к празднику.





Лейлин погибла первой.





Она набирала воду из колодца на самом краю их деревни, когда пришли солдаты.





Когда они пошли дальше, она так и осталась лежать, свесившись через бортик, и кровь текла сразу с двух сторон, пачкая вздыбленный песок. Лейлин была красавицей, и через месяц выходила замуж; у ее жениха был красивый дом недалеко от ближайшего города и отец - очень уважаемый человек. На помолвку он принес золотое ожерелье и браслетов почти до локтя, а еще целый рулон настоящего шелка для платья.





Зарема, вторая сестра, шила это платье для Лейлин целыми днями, восхищаясь мягкостью ткани и ее цветным узором - она была лучшей швеей в их семье, даже лучшей, чем мать. Зарему убили второй.





А недошитое платье так и осталось лежать посреди разгромленной комнаты.





Халит тогда еще не знал, что такое гражданская война. Значение этих слов он понял намного позднее, когда совсем другие люди рассказывали ему историю его же страны.

Он не любил родину. Невзлюбил ее, когда понял, что это его же народ расстрелял из автоматов старшего брата Амира, кинувшегося с ножом на убийц Лейлин.






Они же нашпиговали пулями их отца, вышедшего вслед за Амиром со старым ружьем.





Керхета поставили на колени и выстрелили в затылок, когда он отказался говорить, где мать с младшими детьми.





Он плюнул им под ноги, и они разнесли его голову, как плохой глинянный горшок - на трещины и осколки.





Потом они бежали. Бежали между низкими глинобитными домами, в которых растреливали соседей, знакомых им всю жизнь. Прятались в щелях между заборами, делая вид, что не замечают умоляюще протянутых к ним рук. Вот Фатия, которая приносила им инжирную запеканку раз в месяц и помогала матери нянчить Зарему, слабую, часто болевшую в детстве Зарему - вот она умоляюще кричит им что-то и ковыляет на подвернутой ноге... Ее лодыжка неестественно торчит, а по плечу, почему-то, стекает кровь, и мать, опуская глаза, быстро проходит мимо, словно и нет тут никакой Фатии.





- Мама, а мы не заберем Фатию? - спрашивает Раниз, глядя на мать воспаленными сухими глазами, неестественно блестящими, не пролившими ни одной слезинки - словно шок отключил ее от возможности поплакать.





- Нет, Раниз. Мы пойдем одни.

- Почему же, мама? - теперь уже Халит поднимает глаза на мать, пытаясь понять, что происходит. Фатию в их семье все любили, и он никогда еще не видел мать такой суровой.





- Она не может идти быстро, дети. Мы умрем, если возьмем ее с собой.

Харуза Эрбил смотрит на своих последних оставшихся в живых детей сосредоточенно и жестко. Она говорит им, что они будут делать. Говорит, куда побегут. Говорит, чтобы они бежали, даже если она отстанет.





Ее платок сбился набок, мешает смотреть - и она быстро перевязывает его заново, открывая на несколько секунд блестящие черные волосы, густые, как лес, которого Халит никогда в своей жизни не видел.
Волосам Харузы завидовала вся деревня.





В тот день Халит успел заметить, как мать быстро утирает с лица одну-единственную слезинку. Она никогда не плакала раньше - в их деревне не принято было плакать, если тебе больше шести, и младший ребенок в семье редко видел чьи-то слезы. Такой он и запомнил мать - необычайно суровой, с волосами, черными, словно темнота под веками, что приходит перед сном, с одной-единственной слезой, неловко сверкнувшей на смуглой щеке, словно что-то, что он увидел впервые в жизни.





Такой он запомнил ее навсегда.





Он оставил их на другом краю деревушки. Харуза лежала, прикрывая своим телом дочь, и кровь, впитывавшаяся в песок, казалась почти черной - а может, это у него все темнело и темнело в глазах.





Он помнил маленькую ручку Раниз, сжавшуюся в кулачок от боли - но она умерла быстро, и пальчики бессильно разжались, словно отпуская с миром последние секунды.





Он помнил отблеск солнца на щеке своей матери. Оно скользило по сухой коже, а потом запуталось в ресницах, и он видел каждую из них так четко, словно пересчитал их все. Так Зарема в детстве любила пересчитывать острия в маминых гребнях.





Солдаты не заметили маленького мальчика, которого мать успела толкнуть за угол дома, когда их догнали.
И он ушел в пустыню. Больше идти было некуда.





Сколько может продержаться шестилетний ребенок один среди барханов? Он не знал. Раскаленный песок убивал его, заставлял падать, заставлял вдыхать раздирающую легкие горячую пыль. Он был готов отправиться за братьями. Там, в другом месте, Амир и Керхет ждали его, он был в этом уверен.





Но все случилось по-другому.

 

Remy_13, поздравляю с открытием нового проекта Уверена, все будет на высшем уровне по качеству и интересу.

Неожиданно видеть историю о главном антагонисте первого поколения Старфоллов. Не сомневаюсь, что он проявит себя с тех сторон, которые были недоступны в формате династийного повествования.

Первая глава оказалась очень тревожной и пронзительной. К сожалению, часто люди лишены выбора - никто в здравом уме не позовет к себе войну, остается лишь ее принять. Скрины и персонажи на них очень красивые, запоминаются слету - люблю такие типажи

 

Remy_13, до мурашек. Сильно, до самого нутра пробирает. Сочетание текста и картинок - просто идеально.
И хотя я знаю, кем станет Халит впоследствии, но вот этого мальчика, который ну вот абсолютно ни в чем не виновен, которому просто не повезло родиться не в той стране не в то время - жалко до боли.
Желаю вдохновения и надеюсь на скорое продолжение!

 

Пара слов

Remy_13, Ну, ты знаешь, как я рада появлению этой истории, что уж там С тех пор, как я видела черновые отрывки - некоторые вещи чуть поменялись, пообтесались и стали еще изящнее и выразительнее. Люблю твой язык и твои обороты

"волосы, густые как лес, которого он никогда не видел" - почему-то все еще пробирает это сравнение. Может быть, из-за отчаянности своей. Такая яркая четкая деталь в последнем воспоминании о матери - и то нереальная, переработанная детским восприятием и воображением.
Все-таки, это смело - такое становление героя (антигероя в твоем случае). Написать подобное - тоже смело, но процитирую моего любимого сценариста Стивена Моффата: "Нельзя рассказать историю, которую боишься рассказывать". Так что я рада, что ты не испугалась - она того стоит. И Халит как персонаж того стоит.

Самое страшное в этой главе - это ее ритмика. У тебя получилось создать отличный саспенс на ритмической структуре, начиная от момента первых военных действий. Этакая неумолимая считалочка: Лейлин убили первой, Зарему убили второй... Кто не спрятался, я не виноват.

Серьезно, от этого у меня мороз по коже.Очень круто, очень жутко. Здорово сделано.

Ладно, насчет текста я тебе километрами разливалась уже, закончили упражнение

О скринах!

Вы с Аскаликой неимоверные молодцы!!! Это такое дикое количество труда вложено в каждую локацию и образ, все работает на историю!

Во-первых, безумное количество идеального контента. Во-вторых, авторские позы (вы вообще представляете, что вы творите, а? Это нереально просто!). В-третьих, изобилие бытовых деталей - кадры хочется разглядывать, они затягивают. Очень... кинематографично (в последнее время для меня это не совсем комплимент, но тут это однозначно комплимент!).

Огромное удовольствие от визуала получила. И цветкор в тему - не то пыльный воздух пустыни, не то блекнущие от времени воспоминания-фотографии.

Ну и еще собью градус пафоса: Лейлин такая красотка у тебя получилась, столько трудов по переодеванию моей мультяшки в нормальный вид, ради того, чтобы во втором же кадре бросить ее в колодец Маша как обычно

Жду продолжения

 

Ответы

Del, спасибо за поздравления и за то, что ты здесь Я все забросила последнее время, сил и времени не было, но я приду к Нойчам, ты же знаешь?)))
Ты, как всегда, первая Добрый дух ДараСимс

Ну ты чо делаешь, мне ж теперь придется соответствовать! Но вообще мне льстит твоя уверенность, правда

Знаешь, когда я как-то ехала в маршрутке по делам и внезапно в голове у меня четко и голосно зазвучали вдруг первые фразы первой главы, для меня этоже было ух как неожиданно...

И в формате моих мозгов на момент написания первого поколения. Я теперь так жалею, что тот сюжет так сомнительно написан. Сейчас могла бы лучше. Ну да что плакать о пролитом молоке))) Лафа досталась молодому Халиту, а не Халиту-старперу))

Я рада, что пронзительность удалось передать. Такие вещи... трудно, в общем, когда ты не крутой писатель. Так что спасибо за именно такие слова.

Да, и это неизбежное принятие в себя такого ужаса, как война, ломает людей - в разные стороны, в разных степенях; но, конечно, война - это не то, что можно пускать в себя. Но приходится. И нельзя не пустить. Необходимость, но несущая зло. Омерзительный парадокс.

Это хорошо, что запоминаются слету - ведь больше особо шансов их запомнить не будет Как там ниже посетовала Рэдхэд, на втором кадре - и уже в колодец))
На самом деле, мне приятно, что тебе они показались красивыми. Это важно, чтобы все эти люди хоть немножко зацепились, хоть чем-то запали. Думаю, вполне очевидно, почему. Они это заслужили.

На самом деле, сама от себя не ожидала, но мне было тяжело все это снимать. Эмоционально тяжело. Болезненно - и казалось, что кощунственно. Эта история меня выжала. Но она пришла сама.


Улитка, очень рада тебя видеть

Это лучшее, что может услышать автор. Просто лучшее.

Думаю, так и должно быть в данном случае. Халиту нет оправдания, даже его биография его, на самом деле, не оправдывает. Ни разу. Не в моих глазах, по крайней мере. Но вот именно того мальчика действительно жаль. Дрянная и чудовищная несправедливость, запределье какое-то для любого человека. Но реальное. Невозможно принять ни тот кошмар, который с ним случился, ни те кошмары, в которые он превратился. Не пожалеть - и не обвинить. Это как-то особенно жутко. Как будто душа в тупик встает.


Redhead, рада, что ты решила и сюда написать, очень-очень-очень

Именно твоя реакция на эту историю и придавала мне сил разобраться с этим уже наконец

Спасииииибо))) Надеюсь, что дошлифовать и правда получилось Битва за красоту языка идет непрерывно, для меня она важна, и мне очень приятно от тебя слышать, что она все еще не проиграна, и что мои формулировки, слова - могут задеть какие-то струны, что ли.

Не поверишь, меня тоже именно оно. Только недавно, последний раз перечитывая перед выкладкой, снова на нем остановилась и удивилась, как тогда смогла найти настолько нужные слова.

Да, пожалуй, что так. Я думаю, что это еще перекликается с самой смертью. Он больше не увидит мать. Сестру. Отца. И они тоже - так многого никогда не увидят. Что-то в одной плоскости тут лежит, и сильно переплетается. Какая-то общая атмосфера прерванной жизни, в которой так многого не было. И никогда не будет. Не знаю.
Есть целый мир, а ему досталось так мало, и даже это разрушается. Им всем досталось так мало. У каждого из них так много этого "никогда".
Думаю, еще в этом дело.

Да, пожалуй. Я рада, что ты так считаешь - и я тоже так думаю. Его ничто не оправдывает, но это важная история. И страшная. Его жизнь. Его судьба. То, что случилось с его душой, в конце-концов.

Я узнала эту цитату от тебя еще в первом поколении Гилланов, и с тех пор очень ее люблю. Хорошо сказано.

И я даже сама это вижу и именно этим осталась довольна, но при этом понятия не имею, откуда это вообще взялось в моей голове, вот честно. Хотя нет, знаю. От дневника Тани Савичевой, блокадного, наверное(( Это неосознанно.

Да ладно тебе, ты просто знай, я готова слушать это не то что километрами, а любыми космическими расстояниями

Да, это была работа работ, и без Аскалики я бы точно не справилась, стопуд просто. Она умеет делать реализм. И каким-то удивительным образом способна что-то найти в своих десятигиговых залежах контента. А уж сколько его пришлось докачать дополнительно - восточная тематика, все дела... ну ты понимаешь. А одежду почти всю - но только почти - искала я, и это тоже было больно. Я просто надеюсь, что в этот отдел не занесет никаких востоковедов, потому что во-первых, восточные деревни выглядят вообще не так))) А во-вторых, лучше не знать, из скольки культур тут намешаны элементы одежды на персонажах. Эй, вы этого не читали!))

Я тебе честно признаюсь, авторских - наших - поз тут только две. Остальные, слава Богу, скачанные)

Я ОЧЕНЬ рада. Я больше текстовик, ты знаешь, но последнее время получаю масу удовольствия от картинки и хочется ее добиваться. Учитывая количество геморроя с этими съемками, я жутко рада, что все получилось)

В третьем, Маша. В тетьем кадре! И я тебе скажу по секрету, крупного плана лица в этой нарезке не планировалось, только кадр с воротом колодца и с телом уже в колодце. Но... именно из-за того, что она такая красавица мне досталась, я вставила и крупняк тоже

А таки чего вы ждали? Как, у меня еще нет репутации главного злого чернушника четверошного раздела дарасимс? Страаааанно, страааааанно...

Не жди - читай и разглядывай!

- Караван пойдет завтра, в четыре часа. Подсоединяетесь на выезде из города, дальше все как обычно. Пересекаете границу, получаете деньги, назад - по второму маршруту. Все ясно?


Халит молча кивнул, пока такие же, как он, молодые парни со злыми глазами, стоявшие рядом, выражали свое согласие нестройными репликами.





Не было ничего необычного в этом деле. Все было ровно так же, как и десятки поездок до того - молодой Эрбил занимался этим уже почти три года, и кое что, пожалуй, понимал.





Вереница пыльных джипов, оставляющих за собой вздымающуюся пыльную завесу, ящики с оружием, которые затем оказывались у так называемых повстанцев...

Полуразрозненные группы людей, большие и маленькие, организованные и не слишком, воюющие с официальным правительством - гражданская война на его родине длилась уже не один год и даже не думала прекращаться.





Теперь он жил в другом государстве, и от родины его отделяло много сотен километров и невидимая стальная черта - тоненькая ниточка государственной границы. Формально он был гражданином уже совсем другой страны. Давно.





Каждая такая поездка занимала от недели до трех - вместе с возвращением обратно. В конце они получали деньги и бесценное чувство морального удовлетворения - для некоторых это было намного важнее. Их было много таких - смелых, злых, отчаянных; но все они, по большому счету, делились на две категории - те, кто просто работал за деньги, и те, был ведом горячей мстительной идеей.





Они переправляли оружие через границу и доставляли его повстанцам, сражавшимся с солдатами Муара.

Именно отец Муара сверг правительство и начал гражданскую войну на родине Халита много лет назад; теперь, после нескольких лет относительного затишья, к власти пришел его сын - и породил тем самым вторую волну насилия.

Людей, казалось бы, привыкших к новому режиму, оказалось слишком легко раскачать заново, когда правитель погиб, и его сын попытался встать у руля.





Противостояние Муара - его так и называли, Муар, зачастую не добавляя фамилии - и доброй половины его же собственной страны длилось, то затухая, то разгораясь с новой силой уже больше четырех лет. Чаши весов смещались то в одну, то в другую сторону; военные действия давно уже перешли в стадию затяжных. А это значило, что год за годом находилась работа для торговцев оружием - десятки ящиков с автоматами, патронами, гранатами и взрывчаткой раз за разом отправлялись в путь, принося своим хозяевам немаленькие деньги и помогая повстанцам продолжать кровавую борьбу.





В этом бизнесе работали десятки людей. Охрана, проводники, курьеры - в некоторых деревнях большая часть мужчин зарабатывала деньги именно на оружейных караванах, а их малолетние сыновья сортировали товар смерти по разным коробкам, подготавливая груз к отправке. Любой малец здесь спокойно мог назвать пять отличий "М-16" от "АК-47" с самых детских лет, принося свою долю в семейный заработок и помогая отцам и братьям.







Халит и сам когда-то был таким ребенком. Он редко возвращался к тем первым дням в обжигающей пустыне, но людей, которые спасли его от гибели в золотом пекле, помнил хорошо.







Помнил пыльные колеса, обдавшие его душным облаком взметнувшегося песка.





Помнил звук множества моторов, распугивающий мелких пустыных зверьков на многие десятки метров вокруг.





Помнил жар, нестерпимый жар, которым веяло от раскаленного металла - обшивка джипов источала что-то большее, чем просто тепло, впитав в себя всю безжалостность белого выцветшего шара, висящего в сухом, почти белесом небе.







И, конечно, он помнил Аслана, который хотел пристрелить его - никому не нужного полумертвого мальчишку, который все равно не выжил бы в пустыне. Днем раньше или днем позже - какая разница?





Нет, он не забыл, как кинулся на мужчину, державшего автомат, в приступе самоубийственной ярости. После двух суток в пустыне, тратя на это последние силы, которых, на самом деле, почти и не было, Халит уже не отдавал себе отчета в происходящих событиях; подумал, что эти вооруженные мужчины всё из тех же - пришедших в его деревню и убивших всех, кого он в этой жизни знал.







Те люди не смеялись, когда он пытался повалить рослого, почти двухметрового Аслана на землю. Не отпускали шуток, не тыкали в него пальцами, когда сбивались о бронежилет бессильные кулаки. Когда он, ослабев, смятым комком рухнул, наконец, под ноги вооруженного мужчины и второй раз за свою короткую жизнь приготовился умирать, кто-то из них поднял его за шиворот и, словно тюк с тряпьем, швырнул в ближайшую машину.
Потом он узнал, что это был один из первых караванов, доставлявших оружие на его растерзанную междоусобицами родину.






***


Запах горячего железа надолго въелся в его память, заслонив собой на время запах раскаленного золотого песка, липнущего к коже.
Все, что не было каменным - было металлическим.








Крыши из металлических листьев. Стены из металлических пластин. Металлические коробки, ящики, заборы, даже кровати были металлическими, когда не были просто набитыми соломой и сухостоем тюками, брошенными на пол или прямо на землю.





В этой новой для него стране по-прежнему не было дерева, но с металлом было уже получше, и это чувствовалось почти на каждом шагу.





Нет, разумеется, была еще глина - местные узоры недалеко ушли от привычных росписей его родины и почти всегда вызывали смутное чувство узнавания.





Были ткани - здесь оказались в ходу немного другие цвета и переливы, однако занавеси на окнах и дверях не казались совсем уж чужеродными.





Но металл оставался с ним ближе всего.
Металл был повсюду с тех пор, как караван привез его в этот городок. Избир - парень, что зашвырнул его, полумертвого, тогда в машину - пристроил Халита на одну из баз, где они забирали груз, чтобы доставить его заказчику в соседнюю страну.





Мальчишки, такие же, как он, раскладывали по ящикам и тщательно пересчитывали автоматы, пистолеты и пистолет-пулеметы; там же сортировался боезапас ко всему этому - бесчисленное множество коробок с патронами перемежались с ящиками с пустыми обоймами и автоматными рожками. Там же лежали гранаты.







Бывало, что часть оружия привозили в разобранном виде, и тогда мальчишки постарше, те, кто уже умел это делать, целыми днями сидели на сборке.

Через два года Халит мог собрать "беретту" быстрее всех в своем цехе.






***


Тогда, детьми, они жили тут же, при складах. Дети, у которых были семьи, расходились по домам, но половина мальчишек, готовящих грузы к отправке, были сиротами, как и сам Халит. Такие оставались ночевать прямо здесь, в отдельном сарае, пристроенном к сладу, на сгруженных на полу тюфяках.





Тут же их кормили и поили, тут же давали какую-никакую одежонку взамен старой, когда она действительно приходила в негодность.





Иногда можно было подлизаться к охранникам, сторожившим склад по ночам, и, вместо того, чтобы спать, послушать, сидя в уголке, их разговоры - обсуждались, в основном, предыдущие ходки караванов, цены на оружие и женщины; иногда - цены на этих женщин.





Большинство ребят, работавших вместе с Халитом и остававшихся спать в сарайчике, сильнее всего в таких разговорах интересовались именно последней животрепещущей темой; они готовы были пожертвовать доброй половиной своего сна, чтобы услышать подробные описания ночных развлечений с какой-нибудь Фатьмой или Шариной. Оставшиеся полночи тратились на бурное обсуждение услышанного.





Халиту было все равно.





Ему было все равно в семь, в восемь, в двенадцать лет. Шарины и Фатьмы не вызывали в нем любопытства. Не было интересно и то, смог ли охранник Рамед убедить их обеих пойти с ним, или пришлось довольствоваться одной - и оставить красивые картины восточных сказок богачам и везунчикам.
Он слушал другое.

Он слушал обсуждение поставок.

Разговоры о боевых действиях.

Рассказы о лидерах разных группировок, о политических силах, о том, что творится где-то далеко, на его родине.





Иногда, когда сторожа были в особенно хорошем расположении духа, они делились с ребятней сигаретами. Горькие и терпкие, они заполняли горло колючими клубами и напоминали Халиту про песок, которым он надышался во время побега из родной деревни.

Он бросил через пару месяцев. Но ходить к охранникам не перестал.





***

А однажды появился Терхан.







Терхан был старше на год, а Халиту тогда было - одиннадцать с половиной. Рослый молчаливый парень не стремился никому набиваться в друзья - просто молча делал свою работу, и все. Только раз спросил у Халита, кто главный на складе, да кто рулит караваном. Халит ответил, и, хотя они обменялись не больше, чем парой-тройкой фраз, у него осталось удивительное чувство, будто он наконец поговорил с кем-то знакомым.





Они оба тогда были не слишком разговорчивы.





Но Терхан был единственным, кто собирал оружие так же быстро, и интересовался любовными похождениями охранников так же мало.





Редко говоря друг с другом, они, как-то незаметно для самих себя, стали друзьями.





Халит знал, что пуля, которая висит на шее у Терхана - это определенно именно та пуля, что убила у этого парня отца или мать, а, может быть, младшую сестренку. Знал, что кривой выпуклый зигзаг, рваной молнией струящийся по ребрам, наискосок, до самой ноги - это след от ножа врага; такого же врага, какими были его собственные.

Знал, что, кто бы не держал в руках тот нож, он совершил большую ошибку, не убедившись, что окровавленный мальчишка, располосованный слишком большим для худенького тельца лезвием, действительно мертв.





Больше ему ничего было не нужно. Того, что он понимал, было вполне достаточно, а Терхан, молчаливый Терхан, со своей привычкой постоянно поглаживать смуглыми пальцами висящий на груди кусочек металла - он знал про Халита то же самое.





И это было их личное братство, которым они стали богаты больше, чем любым золотом мира.





Поэтому, когда еще через пару лет Халит пошел к Аслану с Избиром наниматься в сопровождение караванов, он, не задумываясь, позвал с собой единственного друга.





Жалеть было не о чем.

 

Что ж, парад красивых лиц и характерных типажей продолжается

Мне понравилось про мотивацию людей, участвующих в поставках и про военные действия. Оружейный бизнес - это золотая жила, конечно, это столько денег, что окончание войны не выгодно многим сторонам. Так что ребятки, которые работают там из чувства мести, неизвестно, кому вы вообще помогаете.

Очень здорово отмечено про текстурность - жару и металл. Мне и самой стало не по себе, вспомнилось просто адское лето в этом году, бррр! Я, вообще, смотрю на картинки, и на ум приходят бабушкины рассказы тоже про песок. Но там больше про хорошее было, не про войну.

Хотела бы я порадоваться, что даже при такой жизни у маленького Халита появился друг, но я помню, чем закончилась такая дружба в Сансаре у Аскалики, так что не забегаю наперед.

Аслан красивый кстати ХД У них с Халитом одинаковые прически. Отмечу это как символизм на пустом месте

И, конечно, жду продолжения

 

Remy_13, ну прямо "Халит: Начало". Он уже тогда отличался от других какой-то мрачной целеустремленностью. Мальчик, который не отвлекается на ерунду.
Я продолжаю любоваться изумительными пейзажами, постановками и красивущими характерными симами. Ну вот как, ка-а-ак вы это делаете? Это какое-то мощное колдунство?
Буду ждать продолжения!

 

Мне его жалко.

Я о нем знаю почти все и даже чуть больше, я читала Старфоллов и мы вконец загнались предпосылками, когда ты отдала Халита мне на погостить.

Но его жалко. И на этом этапе он вызывает ощущение тупой боли, почти фантомной - его трагедия в том, что как бы все не пошло, будет одинаково паршиво. Перед ним не так много дорог, но даже те, что есть, присыпаны горячим песком, практически непроходимы и ведут в никуда.

От осознания этого просыпается уважение к проявляющемуся характеру Халита. Вокруг него вечный разогретый беспощадным солнцем металл, но внутри этот металл застывает закаленным и прочным стержнем.

Я продолжаю любоваться локациями - как в описаниях, так и в кадрах.

Отдельно отмечу бирюзовые акценты. Не синие, а именно бирюзовые - вроде и близко к все тому же комплиментарному тилоранжу, а ни фига. Интереснее по цвету в разы.

Аслан красивый, говорила уже Просто какой-то пустынный шейх, такое породистое лицо.

Хотя и у самого Халита не хуже.

Ты вот все жалуешься на одинаковых детей - но Халит с Терханом очень разные на лицо, хотя если бы были похожи, кто б тут осудил - два восточных симских мальчика, сходные национальные особенности, одна колористика... Но они очень разные по чертам. И мне нравится, как у обоих они сильно грубеют со временем - отлично отражает то, как непросто им было взрослеть.

Третью давай))

 

От автора

Эту историю я написала за пару дней до нового года, и хотела выложить тогда же, но что-то пошло не так. Сначала не хватило времени из-за подготовки к праздникам, потом нужно было прийти в себя после праздников, потом я болела, потом оказалось, что снимать некоторые сцены намного более трудоемко (геморройно, на самом деле), чем мне казалось... В общем, что-то пошло не так, ну вы поняли) В принципе, наверное, это и к лучшему. Потому как, хотя я и считаю, что у этой истории есть такой себе своеобразный, но все же хэппи-энд - грузить людей такими хэппи-эндами в преддверии праздника или на праздничной неделе было бы, пожалуй, некрасиво)

Да, и небольшой варнинг для тех, кто читает мою династию - здесь я внезапно очень сильно отступила от привычного себе визуального стиля, потому что давно хотела попробовать именно такую картинку)

Гораций Фокс никогда не любил новый год.





Разумеется, "никогда" было не самым подходящим словом; Гораций, как и большинство других людей на планете, не был лишен детства. Вероятно, в то далекое, безоблачное время все было иначе.





Возможно, тогда он радовался зимним пестрым хлопотам, в которые погружался город, стоило декабрю подступить еще чуть ближе к его границам.





А границы у города были. Неощутимые и бесцветные, они сжимали Горацию сердце, стоило невзначай о них задуматься.











Город он тоже не любил. Но жить в другом месте попросту не смог бы.





Это место оплетало его своими сетями, подобно тому, как новогодние гирлянды, усеянные крошечными цветными лампочками, оплетают высокую срубленную ель, стоящую в углу квартиры. В детстве ему всегда было трудно распутывать их, когда приходило время снимать все украшения и убирать их по картонным коробкам. Эти коробки весь год прятались невесть в каких глубинах привычного жилья; а елочные иголки царапали руки, перед тем, как осыпаться на пол - и тонкие провода застревали в разлапистых ветвях, не желая покидать свое законное место.








Иногда кончики веток отламывались, словно хотели навсегда остаться в петлях запутавшейся гирлянды еще одним украшением.





Ему казалось, что, попытайся он уехать из города, он сам сломается точно так же. Серые улицы, покрытые, словно бензиновая лужа, неясными цветными разводами мелькающих туда-сюда людей, охватывали его прилипчивыми петлями.








Город не давил. Он позволял дышать. И каждый день Гораций просыпался с мыслью, что ему это дозволено.

Разрешение было равнодушным, как поцелуй, оставленный без любви.





Он, впрочем, всегда отвечал тем же.





- Это ненормально, Гор. – он не мог припомнить, кто же сказал ему об этом в последний раз. – Сходил бы ты к специалисту.








Вернул бы себе способность радоваться волшебству. Тому маленькому новогоднему волшебству, которое украшало даже этот серый город и объединяло людей в едином, непонятном Горацию порыве.





Это ведь депрессия, да? Что же еще это может быть.





Печальные завывания музыки, доносящейся из всех приемников в декабре, казались ему чем-то средним между плачем привидения и звяканьем холодного стекла – в зависимости от мелодии, выбранной радиостанцией. При условии, конечно, что привидения умели плакать, в чем он никак не мог быть уверен.





- Мистер… монетку? Всего одну, мистер, ну пожалуйста?





Иногда ему все же приходилось покидать дом в эти предпраздничные дни. Время, казалось, выходило на круг – один и тот же нищий мальчишка-беспризорник просил у него одну и ту же монетку год за годом. Становился он хоть немного старше, когда приходил очередной декабрь? Гораций не знал. Наверное, да – дети ведь должны взрослеть с каждым новым оборотом колеса, усеянного стрелками, так?








Вот он, вероятно, повзрослел. Он был вполне уверен, что когда-то был маленьким. Смешным неуклюжим мальчиком, ломающим елочные ветви в попытках освободить их от игрушек, когда сезонное волшебство заканчивалось.





Наверняка так и было. Однако знать – отнюдь не значит чувствовать.





Горацию Фоксу казалось, что он уже родился тридцатилетним.





- Это кризис среднего возраста, парень. – повторял все тот же голос, обладателя которого он никак не мог запомнить. – С этим тоже можно сходить к врачу, если уж сам не справляешься.

Здравствуйте, доктор. Моя жизнь кажется мне иллюзией, понимаете? Только вот какой-то неправильной – иллюзии ведь должны быть сочнее и красочнее реального мира… иначе кто, скажите на милость, захотел бы в них растворяться?





Его иллюзии не были ни сочными, ни яркими. Скорее уж сделанными из дешевой бумаги – той грязной, от рождения пыльной бумаги, на которой печатают карманные издания книг в плохих издательствах. Их страницы всегда оставляли на руках следы целлюлозного порошка, перемешанного с некачественными чернилами. Подушечки пальцев серели от таких прикосновений, и хотелось как следует пройтись по ним влажной салфеткой, не отрываясь от чтения. Он, в общем-то, так и делал, если ему попадалась подобная книжка.





Большую часть жизни Горацием Фоксом управлял страх. Он не мог сказать, почему так – но с приближением нового года тревога усиливалась, пожирая остатки здравомыслия, словно голодные рыбы, кидающиеся на корм. Тошнотворные щупальца коварно проскальзывали прямо в мозг, сжимая трепещущие извилины, и в достатке напитывали их едкой отравой.





Бояться ему, в общем-то, было нечего – вялый, словно движения старика, ужас был абсолютно иррациональным. С реальной, понятной угрозой он еще мог бы как-то справиться; но тревожные спазмы, приходившие из ниоткуда и не поддававшиеся практическому объяснению, оказывались выше его сил.








Он пробовал пить таблетки, и от них страх становился более аморфным, постепенно уходя куда-то в темную глубину и оставляя за собой только туман и невероятную слабость.





Врач, которому однажды он все-таки обратился, долго рассуждал о стрессах, преследующих любого жителя громоздких, почерневших, словно источенное горем лицо, мегаполисов, а в конце добавил кое-что еще. Что-то о детских травмах и родителях, из-за которых тогда еще маленький мальчик Гор вынужден был расти в атмосфере неуверенности и тревоги.

Родители как родители – пожал плечами Гораций. Сложно сказать, было ли что-то не так, когда доподлинно не знаешь, с чем сравнивать.








Он помнил, как однажды вернулся домой, на съемную квартиру – ему было что-то около одиннадцати – и отца не было дома. Он дожидался его, раскрыв на столе школьные учебники, но отец задержался; и сильно. Зато вместо него пришел домовладелец, и выставил маленького Гора на улицу.

Не намеревался больше терпеть неуплату.








Он просидел тогда семь часов на скамье у подъезда, погруженный в состояние, больше всего напоминавшее, пожалуй, сонный паралич. Бесцветные лица людей плыли мимо под аккомпанемент то открывавшейся, то захлопывающейся двери подъезда, и он почему-то не догадался зайти внутрь, где было бы теплее и светлей.





Отец, конечно, пришел. И даже решил проблему – прошло еще больше полугода, прежде чем они окончательно съехали из однокомнатной квартирки, уставленной статуэтками и цветными музейными альбомами – хозяйское добро, которое запрещалось куда-то девать, даже если не хватало места для вещей самих арендаторов.








Но, как утверждал психолог, было много причин, по которым Гор уже не верил, что отец сможет его защитить. Что кто угодно из его родных – а их было, к слову, не так уж и много – сможет.

В конце концов, что-то подобное происходило всегда.





Оставался только снег, и лица людей вокруг, походившие на снежинки. Некоторые были красивыми, некоторые он с трудом успевал рассмотреть – но все они таяли в памяти, словно ледяные кристаллы, коснувшиеся теплой ладони.





Он мог бы долго рассказывать о своей жизни, состоявшей, словно калейдоскоп, из нагромождения таких же невнятных деталей. Что-то, наверное, оставляло свои следы, но кто смог бы разобраться, какие именно?





Деньги, отложенные на психотерапию, однажды кончились. Гораций не расстроился – врач все равно успел ему наскучить до зубовного скрежета.





Ему все наскучивали рано или поздно.





Не то чтобы он этого хотел – вовсе нет. Когда-то, совсем в другие праздники, оставшиеся в прошлом, он мечтал о том же, о чем и тысячи других людей: увидеть, как однажды, на мягком диване возле поблескивающей елки, его будет дожидаться милая, улыбчивая жена с теплыми руками и уютным румянцем на нежных щеках, а рядом с ней – двое, или нет, даже трое крохотных ребятишек.





От картинки веяло сладким запахом коричных пряников и легким ароматом горячего пунша и апельсиновых корочек. Теперь, по прошествии многих лет, этот запах тоже вызывал тревогу.





Детей он не любил. Задумывался, что это, наверное, неправильно – но поделать с собой ничего не мог. Недостаточно был терпелив, и к тридцати семи понял, что может радоваться пухлощекой малыше только на цветных картинках.

В реальной жизни все оказалось печальнее – злобное отвращение захлестывало с головой, стоило только услышать, как в магазине очередной мальчишка или девчонка капризничали, требуя от уставшей матери несуразной покупки.


- Когда появятся свои, все будет по-другому – внушали оптимистичные темы на форумах, глубоководными рыбами всплывающих из недр мировой паутины. То же самое говорили люди, которые когда-то – пока он не начал забывать о них – были его друзьями.





Горация еще хватало на то, чтобы осознать насмешливую горечь этих фраз: обычно в чем-то подобном пытались убедить девушек; не мужчин. Мужчинам можно было подождать и до сорока – а то и дольше.





Никто же не виноват, что он понял всё это чуточку раньше.





Он был, пожалуй, слишком эгоцентричен для создания семьи. Знал, что возненавидит собственного сына или дочь в тот момент, когда станет ясно, как много они требуют, и как мало оставляют для себя самого.

Ему вообще было трудно подолгу находиться рядом с людьми. Становилось до зубовного скрежета скучно. Люди раздражали.





Не то, чтобы они были в этом виноваты. Виноват, наверное, был он. Но это не был его выбор, и поделать ничего не получалось – новые знакомые радовали лишь первые месяцы, если не дни, а потом начинали ускользать из его сознания, словно рекламные картинки в бесплатных каталогах.





В мире была тысяча тем, и ни на одну из них не хотелось говорить. Было лень. Не цепляло.





Одно он знал точно – не было нужды обрекать какую-то добрую женщину на то, чтобы жить с равнодушным, раздражительным человеком, который никогда не полюбит ни ее, ни ее будущих детей. Если что-то в этой жизни и зависело не от свойств человека, а от его выбора – то Гораций Фокс точно знал, какой выбор ему стоит сделать.

За всю свою жизнь он не привязался по-настоящему ни к одному живому существу. А если такое и было – то в глубоком детстве, и он никак не мог вспомнить… а, значит, и уверен тоже быть не мог.





Все это вызывало безнадежную тоску; особенно под новый год. И от длинных, выписанных на бумажку по совету доктора, списков проблем и тревог, не становилось легче. Он будто знал, каким отравился ядом, но врачи лишь сочувствующе разводили руками, объясняя ему, что противоядие еще не изобретено.





Простите, сэр, попробуйте просто отсосать отраву. А если не выйдет – так смиритесь, она же не смертельная.





То, что мертво, умереть не может.





Слишком много всего схлестывалось между собой под конец декабря. И поэтому Гораций Фокс искренне, от всей души не любил новый год.





Но у себя в квартире он никогда не выключал гирлянды. Елку не ставил – незачем; а вот гирлянды однажды повесил – и не снимал с тех пор много лет. Холодный, почти неоновый свет успокаивал. Сколько он себя помнил (а нормально запоминать начал поздно, лет в тринадцать – все, что было до, сливалось в неразличимый ком пережеванной цветной бумаги) – лучше всего он чувствовал себя ночью.





Ночью мир менялся. Становился приятно-призрачным; и на улицы выходили тени, больше походившие на персонажей, соскользнувших с экрана телевизора, чем на реальных людей. Темнота, пронизанная сиянием фонарей и вывесок, прятала реальность под свой черный плащ. На ее месте оказывалось нечто другое – чуждое и красивое, оно не тревожило так, как беспощадный дневной свет, напоминавший освещение в больничной палате.





Обыденные дела замирали, инстанции прекращали свою работу, и, казалось, само время останавливалось – чтобы дать людям возможность отдохнуть в этой трещине между реальностью и небытием. Ночью никто не звонил. Ночью не было обязанностей. Ночью не существовало лица, которое зачем-то надо было держать.





Промежуток, еще хранивший, казалось, далекий отблеск волшебства. Едва заметную тень, тревожившую что-то глубоко в черепной коробке – и сознание слабо содрогалось, исторгая из себя эмоцию, смутно напоминавшую детское предчувствие праздника. Предчувствие, пришедшее из того времени, когда еще не обязательно было знать, что именно ты предвкушаешь – достаточно было самого предвкушения.





Магия, заключенная в холодный свет разноцветных лампочек.





Они висели в его квартире годами подряд, никогда не выключаясь. Исключение составляли только дни, когда какая-нибудь, наконец, перегорала - и Гораций отправлялся в магазин, чтобы принести новую упаковку с таким же украшением.





Ледяные, вне зависимости от их истинного цвета, переливы гирлянд почти снимали предновогодние спазмы страха, кошачьими лапами давившие на живот и грудину.





Из города ему было не вырваться – слишком врос в него, врос глазами и костями, и, самое страшное, чем-то намного более глубоко запрятанным; чем-то, что проросло сквозь него насквозь, заменив, кажется, добрую половину органов. Но прятаться в ночи он все еще мог… иногда.





Горацию было тоскливо. Мишура не блестела, отблески елочных шаров и праздничных лент, развешанных в магазинах и кинотеатрах, казались блеклыми. В новый год он чувствовал себя особенно оторванным от мира, наблюдая его, словно сквозь мутную воду.





Ему все же приходилось выходить из дома. Он без энтузиазма натягивал одежду, и отправлялся на улицу, проветривая легкие и – совсем немного – голову отрезвляющим морозным воздухом. Новогодние песни долетали словно издалека, а улыбки людей, спешащих кто куда с огромными пакетами, казались стеклянными.








В груди что-то сдавливало, и это заставляло его снова, как и многие годы до этого, мечтать о днях, когда новогоднее волшебство, такое далекое и недоступное, сгинет еще на двенадцать месяцев.








Оставшееся время не обращать внимания на собственную пластиковую ущербность было намного проще.








- Мистер, монетку! В честь праздника! Монетку на новый год!





Парнишка был тут как тут. До полуночи оставалось совсем немного времени – но еще не столько, чтобы народ успел разойтись по домам. В торговом центре, стоящем на краю небольшой площаденки, сновали припозднившиеся покупатели. Покупки, отложенные на последние часы перед наступлением самого важного времени в году, перекочевывали с полок магазинов в объемистые сумки и багажники машин.





Он автоматически вложил в протянутую руку мальчика несколько монет, словно откупался от плохого предчувствия. В глубине души он знал, что так оно и было – не верил, но все равно делал, словно за деньги можно было купить чудо. И так каждый раз.








- Спасибо, мистер! – парень, кажется, был счастлив. Праздничное настроение явно захватило и его, укутав ленточками серпантина из недавно взорванной хлопушки.





Гораций улыбнулся, предпочитая не думать, насколько безрадостно выглядит его улыбка. Вряд ли юный беспризорник обращал внимание на такие вещи. В это суетливое время люди вообще мало что замечали.





Не заметили они и худосочного юношу, укутанного в толстую куртку, нервно идущего сквозь небольшую толпу, собравшуюся в холле торгового центра. Прямо посередине зала со стеклянным потолком стоял огромных размеров Санта-Клаус - пластиковое лицо румяно улыбалось всем собравшимся. Из недр великана доносилась веселая музыка, а у его ног, за небольшой блестящей стойкой, молодая девушка в белом комбинезончике проводила какой-то очередной праздничный розыгрыш. Лотерея обещала всем собравшимся обязательные призы – хотя и маленькие, зато наверняка. Главному везунчику же должен был достаться отнюдь не маленький телевизор, который вряд ли поместился бы в обычную комнату, не потеснив при этом всю остальную мебель.

Люди возбужденно смеялись.











Краем глаза Гораций заметил вертевшегося тут же мальчишку-беспризорника, рьяно растирающего замерзшие руки.





Худой юноша, тем временем, протиснулся мимо Горация, невольно притормозившего неподалеку от гигантской фигуры в красном. Несколько девушек неподалеку недовольно зашипели, когда парень задел их, боком прибираясь в первые ряды.











Когда обладатель толстой куртки вытащил откуда-то из-за пазухи пистолет, Гораций не сразу понял, что происходит. Первый выстрел показался ему неожиданно тихим – слишком уж громко играла музыка в животе Санты, призывая покупателей задержаться возле него и принять участие в получении новогодних даров.

Выстрелы, грянувшие следом, и вовсе потонули в криках мужчин и женщин, оказавшихся в этот вечер не в том месте и не в то время. Девушка, проводившая розыгрыш, упала первой. Люди не сразу поняли, что за хлопки они слышат, и откуда те раздаются – но этой первой девушке выстрелом снесло половину лица. Это увидели все.








Гораций отшатнулся, словно в трансе. Народ со всех сторон кричал и толкался, пытаясь убраться из красиво украшенного холла, в одно мгновение превратившегося в полигон для кровавой бойни. Ему вдруг, впервые за много лет, отчетливо вспомнилось детство.








Вот он сидит перед телевизором в той самой однокомнатной квартире. Телевизор старый, даже для тех времен – черно-белый, лучевой, с толстым жгутом антенны, что вставлялась в разъем на задней части. Разъем этот давно разболтался, а может, что-то случилось с контактами самой антенны – так или иначе, приходилось придерживать ее рукой, чтобы можно было увидеть хоть что-то, кроме трясущейся ряби серых помех.





Смотреть в таком положении было до ужаса неудобно. Нос почти упирался в экран, и, если тот пару дней не вытирали от пыли, то она слегка потрескивала, когда кожа все-таки задевала выпуклое стекло.





Но Гору было всего одиннадцать, и шел его любимый сериал – про подвиги Геракла, коих в воображении сценариста нашлось гораздо больше, чем утверждали скучные классические мифы.

Геракл был героем. Он, ни секунды не сомневаясь, жертвовал собой, чтобы оградить от зла целый мир – однако и спасение одного человека оказывалось для него не менее важной задачей. Сердце Гора неизменно замирало во время каждой серии.





А через несколько лет он впервые увидел Властелина Колец на большом экране.

«Потому что в мире есть добро, мистер Фродо» - говорил верный, измученный Сэм, с надеждой, нет, со святой уверенностью глядя на своего любимого друга. – «И за него стоит бороться».

Гораций тогда подумал, что, будь он девчонкой, непременно бы расплакался. Девчонкой он не был, но тот момент еще долго тревожил его память.





Герои. Герои были другими. Герои были живыми, даже если погибали в конце. Не то, что он – умер, находясь в еще движущемся теле, неспособный ни за что зацепиться в целом огромном мире. И оставил после себя только безразличие и страх, сменяющие друг друга, словно два цвета в мигающей новогодней гирлянде. Такие же холодные, такие же стеклянные.





В глубине души он очень хотел, чтобы то, волшебное, прочувствованное много лет назад, победило.





И когда только он стал… таким?





Ведь мечтал же. Мечтал до тех пор, пока что-то незаметно, за прошедшие годы, не сломалось внутри – и вот он превратился в человека, который даже привязаться ни к кому не может. В парня, одержимого паранойей и депрессией. В Горация Фокса, который не заплакал ни на похоронах деда, ни на похоронах бабушки.





Он вдруг подумал, а не был ли он таким же чудовищем, как и худосочный парень в толстой куртке, решивший расстрелять как можно больше людей в новогоднюю ночь?

Только тихим. Незаметным. Пластиковым, как те гирлянды, которые висели у него дома, и таким же пустым.





Они освещали хотя бы его квартиру. А он… он что-то осветил?

Страх кричал ему, чтобы он убирался отсюда, вместо того, чтобы завороженно стоять в самом центре вопящей толпы. Рядом кто-то упал. На щеку Горацию плеснуло теплым и мокрым, и он очнулся.





Почти под ногами лежал мужчина – пуля угодила ему в грудь, и он уже не шевелился.





А в метре от него застыл мальчишка-беспризорник. Гораций отчетливо, словно в замедленной съемке – оказывается, такое бывает не только в его любимых фильмах – увидел, как по штанам мальчика расползается темное пятно. Не кровь, нет. Пацан просто обмочился от ужаса.

И, похоже, не в состоянии был сдвинуться с места.








Растерянно завертев головой, Гор заметил, как худой убийца с нервным, искривленным отчаянной гримасой лицом ведет пистолетом в их сторону. Он нервно дергал губами и выглядел так, будто вот-вот впадет в истерику. Кожу покрывали багровые прыщи, и сейчас, на дергающемся лице, они создавали омерзительный узор, шевелившийся поверх щек и лба сам по себе. Это была уродливая сетка, за которой скрывался бледный оскал смертника, однако дуло пистолета двигалось плавно и очень четко.








«Ненавижу новый год» - подумал Гор, хотя чувствовал в тот момент совсем другое, и прыгнул на мальчика.





В последний момент страх, с которым он прожил, сколько себя помнил, наконец-то отступил, и ему стало одновременно так больно и так хорошо, что он закричал и, впервые за целую вечность, заплакал. Над холлом торгового центра все еще плыла новогодняя песенка, и Гораций понял, что волшебство вернулось.









* * *



Захария Эвергрин стоял на ступенях «Второй Надежды» - нового реабилитационного центра для людей, пострадавших во время террористических актов - и смотрел на собравшихся людей со спокойной улыбкой. Подошедшая помощница незаметно забрала у него ножницы, которыми он только что разрезал традиционную красную ленточку, пересекающую вход.

Он прищурился – вспышки фотокамер все еще были непривычны, и глаза заслезились. На секунду, кажется, почти ослеп, но это не вызывало раздражения.

Пусть снимают – а как иначе? Сегодняшний день того стоил.


Спустя четыре часа, три интервью и две пробки на предновогодних запруженных дорогах, он был уже дома. Тельма, только месяц назад официально надевшая на палец подаренное им кольцо, встретила его – и тут же кинулась обнимать.





- Видела тебя по телевизору. Сегодня ты герой. – она рассмеялась. – Боже, что я несу. Ты всегда герой.








Захария покачал головой, нежно сжав ее в ответных объятиях.


- Герои выглядят не так, Тель.





Он вспомнил человека в торговом центре и тяжесть его тела, навалившегося сверху. Он всегда вспоминал его в канун нового года. В то далекое время ему было всего одиннадцать – невысокий, юркий парнишка, кажущийся младше своих лет - и незнакомый мужчина оказался вдвое больше его самого. Чужие слезы оставили дорожки на щеках мальчика.





Захария Эвергрин был уверен, что хорошо знает, как выглядят герои.





Позже, перед тем, как лечь спать, он погасил новогодние гирлянды, развешанные по квартире, и устало, но довольно, устроился на кровати в бархатно-темной спальне, прижимая к себе Тельму. Нужно было хорошенько выспаться, чтобы как следует встретить солнечный – если, конечно, синоптики не соврали – новогодний рассвет.

 

Честно говоря, я сначала просто зашла поглазеть на красивые картинки (и они реально огонь!), а потом зачиталась самой историей. Сочетание авторского стиля и визуала - просто абсолютный крышеснос, происходит полное погружение в созданный мир.
Я даже не могу выделить, что мне понравилось больше, потому что мне понравилось ВСЕ Х)
Вы очень сильно постарались, чтоб можно было прочувствовать каждую детальку этого повествования. И да, это удается на 220%.
Картинки новогоднего сияющего, но все еще холодного города; и ощущения от этого города такого же холодного человека. Яркие образы, запоминающиеся метафоры - это все просто Атмосфера истории выдержана на "ура", все очень живо, очень гармонично, и отлично друг друга дополняет. Каждый кадр - как живая фотография; а каждое выписываемое чувство Горация - думаю, в той или иной степени знакомо каждому. Мне знакомы так точно.
Финал истории, думаю, никого не оставит равнодушным. Очень интересная параллель - кого считает героем Гораций, и кто его считает героем. Но здесь Гораций герой на самом деле. Он спас одну жизнь - которая на тот момент в общем зачете может и не была самой значимой, это ведь был всего лишь беспризорный мальчишка; но эта жизнь в дальнейшем спасла еще много других - стала "каждодневным героем", как заметила Тельма.
Вам удалось всколыхнуть в моей душе целую бурю эмоций, и я просто восхищаюсь тем, что увидела/прочла. Очень многогранно, очень реалистично. Очень-очень.
Спасибо, было круто

Скромный P.S. Вспомнила, что давно еще читала вашу историю про Халита - и было бы круто когда-нибудь увидеть к ней продолжение =) Она офигенная.

 

Дисклеймер удивил! Визуальная составляющая первой истории отсюда (кстати, а продолжение намечается?Я тоже жду Халита, очень!) тоже сильно отходит от твоей династии, да и там поколения друг от дружки отличаются, по-моему, не только в силу технических причин. Это же очень здорово, пробовать новые варианты визуализации для разных непохожих идей

Да ну что ты говоришь такое. Чудесный рассказ, это красиво в любое время года, дня и ночи)

Великолепные кадры, совершенно кинематографичные. Каждый из них определенно стоил затраченного на них времени. Отдельный поклон автору декораций, я каждый раз молча умираю в восхищении.

Очень нравится разница температур - холодные кадры с взрослым Горацием и равнодушным городом, и теплые - с Захарией и маленьким Гором, еще не успевшим утерять вкус к жизни.

Обидно, что мир Горация заледенел. Радостно, что мир Захарии остался дружелюбным и светлым благодаря жертве Гора.

Знаешь, что особенно задело?

Оказывается, у него был Кто-то. Вернее, даже не так, раз он даже не мог запомнить обладателя голоса; но для того человека он явно был Кем-то.

Миру не было все равно, Гор. Миру было до тебя дело, просто ты не увидел. Вот что страшно.

Подлинная трагедия героя - трясина депрессии затянула его так глубоко, что сквозь черные очки увидеть неравнодушное отношение к себе он уже не мог, и даже сумей он, уже ему до этого не было никакого дела.

Я тебе уже говорила про то, что считаю твой спорный счастливый финал бесспорным. Не только для малыша, который смог вырасти, для всех, кому он помог в дальнейшем. Но и для Гора тоже, потому что напоследок он снова увидел чудо. Поверил в то, что все не бессмысленно. И не успел разочароваться в этом вновь. Мне слабо верится, что при подобном темном отношении к жизни, накопленном годами, что-то принципиально бы поменялось для него дальше, останься он жив. Мгновенный всплеск адреналина дал ему ощущение правильности и счастья. Сумел бы он сохранить это ощущение в дальнейшем - большой вопрос, и я склоняюсь к неутешительному ответу. Он умер счастливым, а это больше, чем выпадает многим, так что да, я считаю, ты написала хэппи-энд.

Спасибо за красивый рассказ. Помню, что ты не слишком любишь малые формы и короткий жанр, но у тебя получилась замечательная история, напомнившая мне некоторые рассказы О'Генри. От них тоже остается приятное послевкусие с легкой горчинкой и ощущение тепла. Как рождественский глинтвейн - и пьянит, и сладкий, и вместе с этим кисловато-пряный, иногда до слез.

Но всегда греет.

 

b-lust

b-lust, привет-привет, добро пожаловать Со мной можно - и даже желательно - на "ты", если это удобно, конечно Рада, что история произвела впечатление, и не только депрессивное)

Охохо, да, я в эти картинки вкладывала не меньше, чем в текст, наверное))) Открыла новый для себя визуальный стиль (и способ его делать, да) - и понеслось. В эту историю вошло чуть болшьше ста скринов, а сняла я их, наверное, около пятисот, если не больше Тот момент, когда открыл для себя такую программу, как решейд, и не можешь остановить щелкающий по кнопочке пальчик

Короче, это я к тому, что безумно рада, что вся эта визуальщина хорошо зашла читателю)))

Ого! Пойду краснеть в уголок))) Спасибо))) Я, конечно, писала эту стори просто по наитию, внезапно пришедшему из космоса, заходом за один раз, сама полностью в нее упав - наверное, это сказалось. И как же здорово, что погружение происходит, это лучший результат, о котором можно мечтать)

Местами это был бесконечно занудный процесс (потому что, скажу честно, я не-на-ви-жу снимать с позами), но божечки, как хорошо, что результат того стоил)

Хорошаяя формулировка и отличное сравнение. Да, в мире Горация все именно так. Хорошо, что получилось снять город именно таким - праздничным, светящимся, но все же холодным.

Лучше, конечно, чтобы в меньшей степени, чем в большей. Это довольно-таки жуткое восприятие реальности, даже если оно лишь временное. Для меня, по крайней мере.

Тот момент, когда, вроде бы, радоваться, что читатель хорошо может прочувствовать, о чем речь... но я все же надеюсь, что подобные чувства не захлестывают слишком часто. Они... очень печальные.

Даже тройная параллель героев получается. Как обычно, я, конечно, не думала об этом именно так, когда писала))) Ну, когда пишешь, вообще порой не понимаешь и половины того, что сам же каким-то образом создаешь. И поэтому всегда очень круто, когда приходят читатели и подмечают такие вещи. Я очень благодарна за это, на самом деле. Вся эта цепочка очень верно сейчас тобой (можно все-таки на ты? Не грубо?) подмечена, очень.

Спасибо большое. Я так рада, что история вызвала столько чувств - это всегда удивительно, если честно. Вот это и правда волшебство, да.

Ну это, конечно, слегка мой позор) Продолжение-то у нее есть, но я накрепко завзяла в процессе съемки. С этим востоком и войной, я, конечно, гордо взвалила на себя груз, немного не расчитав его тяжесть) Но я ее доделаю, обязательно - она для меня важная, да и не хочется, чтобы текст пропадал.

Спасибо большое за отзыв. Он вдохновляет. Ну и приятно познакомиться, что ли

Маше

Машуль, привет-привет! Рада, что ты заглянула, несмотря на то, что ознакомилась с этой историей еще в том году

Да ну, чего удивил-то?))) В династии все в максис-матч (ну, симы, по крайней мере), и классический визуал симс по обработке - а здесь все резко нацепили на голову альфа-прически и три миллиона скинов, и сверху все эти штучки с сияющим размытием и бешеным цветкором))) Для меня это вообще отсутпление от стиля в пользу нового, ты ж знаешь)))

А Халита доделаю, хотя мне и страшно об этом думать Страшно, тошно и тоскливо, короче, как Горацию)))

Спасибо тебе большое, я, как всегда, радуюсь, что ты ценишь такие вещи) Но вообще, я, мне кажется, уже и так главное депрессивное уныние и мрачняк четверочного раздела во плоти, так что... ну хоть на празниках-то...

Именно то, чего хотелось добиться, именно то! Все, услышав такую оценку, можно спокойно идти дальше)))

Аскалика гений, да. Я сама умираю по тем же причинам, когда смотрю на процесс и результат стройки - только я не молча, я кричу и прыгаю))) Прикинь, весь лот, где стоит торговый центр, со всеми этими зданиями вокруг и прочим она построила за один день! За один день, Карл! Шок)

О, здорово, что ты это отметила. Я некоторое время сомневалась, стоит ли снимать в разных пресетах разные куски истории, и не получится ли разнобой. Но потом пришла ровно к той же мысли - что этот контраст подчеркнет контраст сюжетный. Именно так, как ты и написала.

Я бы даже сказала, что мир Заха стал таким благодаря жертве Гора. Не знаю, как сложилась бы судьба мальчишки-беспризорника, если бы все шло тихо и мирно. но такие события - они, конечно, перетряхивают. И хорошо, что в данном случае - в лучшую сторону. Вторая жизнь, по большому счету. Второй день рождения. и прекрасный пример перед глазами на всю жизнь - Зах ведь не знал, и никогда не узнал, что на самом деле стояло за поступком Горация.

А за его заледеневший мир обидно, да. Но... иногда так происходит. Увы. Шит хэппенс. Это очень страшно.

Такую фразу можно бросить, и не особо переживая за человека. Но да, скорее всего, в его жизни были люди, которым какое-то время было не все равно.

Вот ты очень правильно сказала. Особенно про то, что ему в любом раскладе не было бы никакого дела. Он уже не мог это воспринять и впустить в себя. Не потому что боялся близости (хотя когда-то, наверное, могло начаться и с этого), а просто потому, что уже не мог ничем таким ответить сам. А односторонние связи долго не держатся. Не связи такого рода, по крайней мере.
Был бы он конченой циничной сволочью, мог бы просто юзать таких людей, не привязываясь сам - но он не был. Он действительно нуждался в тепле и любви, но при этом уже не был в состоянии с ней как-то духовно/душевно взаимодействовать. Так что, по большому счету, и получить всего этого тоже не мог. Как если бы организм отторгал жиненно необходимые вещества. И ты абсолютно права, это самое ужасное. Это очень страшно, на самом деле.

Для каждого это по-разному воспринимается, наверное. Но из уже имеющегося на момент начала повествования расклада - да, это максимально возможный хэппи-энд. Ты права.

Я, как автор, склоняюсь к такому же. Думаю, что в его случае единичный выплеск ничего бы уже не изменил. Да и ничего бы не изменило.
Может, один шанс на миллион у него и был - но для этого должно было совпасть еще огромное количество других факторов. И вероятность этого, хотя и существует, настолько мизерна, что ее смело можно не учитывать.
Знаешь, это как встретить процессию слонов на Невском проспекте - физические законы, конечно, не запрещают, и, возможно, раз за тысячу лет такое почему-то произойдет... но мы все понимаем вероятность этого события.

Максимальный хэппи-энд, который смогла выдавить из себя Реми - умер счастливым Ладно, это не смешно, на самом деле. И ты права относительно того, что это больше, чем выпадает многим.

Да ваще не люблю, но последнее время уже начинаю тихонько подлюбливать - зато такие рассказы я хотя бы наверняка допишу

Ну и потом, надо же учиться обращаться со словом разными способами, что ли, я не знаю. А то хорош повар - супы варить учится, а мясо жарить нет)))

О, памятуя твою любовь к О'Генри (если я ничего не напутала), это сейчас был очень неслабый комплимент) Спасибо

Спасибо за такое чудесно описание)

И это замечательно. Значит, не все потеряно. А это главное.

Спасибо, что зашла. Твои впечатления, как и всегда, вселяют в меня желание писать дальше

 

я тут еще пару слов черкну

Стиль удался просто на ура - несмотря на то, что гамма меняется от холодной к теплой, как это подметила Redhead, видно, что это все - одна история. А уж эти огонечки и блики, как например здесь (этот скриншот вообще меня покорил), безумно подходят к заголовку и вообще к главной, если так можно выразиться, метафоре этого рассказа - новогодней гирлянде.

Ой, я тут пожалуй соглашусь - мне кажется, порой очень легко почувствовать, когда у автора история буквально пишется сама, а когда выдавливается в час по чайной ложке (никого и ничего конкретного не имею в виду, просто пример)

Я там скорее имела в виду, что все мы порой чувствуем эмоциональное опустошение - когда, например, заканчиваем какое-то дело, над которым долго и упорно трудились, или когда разрешается какая-то жизненная проблемная ситуация. Не в таких масштабах, как у Горация, у него это опустошение тянется из самого детства, но все же.

Вообще - да, конечно, на ты можно х) Это я чет с перепугу зашла с официоза Х)

Это очень хорошая новость - я обязательно буду ждать продолжения и приду его прочесть ^_^
Тема да, нелегкая и местами очень неоднозначная. Но у тебя выходит филигранно выписывать различные тонкости и детали в этой истории, я бы сказала, что даже удается достичь ужасающей реалистичности, поэтому она так и зацепила. Хотя я вообще не ходок в темы 4ки, но сейчас было особенно сложно молчать, и я решила, что лучше не стоит =))

P.S. Мне тоже взаимно приятно

 

Remy_13, ох, Маша-Маша, зачем же ты пишешь такие истории? Сколько крови, боли и страданий в жизни твоих героев, но при этом всё так интересно написано и великолепно отснято, что хочется прочитать всё до конца - даже если в процессе понадобились передышки. Я прочла все, в том числе две предыдущие, которые пропустила, судя по дате, в период моего аврала на работе в то время.

Пару слов про Халита, вот он был таким отрицательным персонажем, но ты открыла другую сторону и показала, что просто так даже мухи не... в общем, не от хорошей жизни он стал жестоким. Это всё очень печально, сама ситуация вызывает досаду и гнев. Я могла бы поразглагольствовать на тему, но мне кажется, выражать об этом свои мнения во всеуслышание будет не совсем правильно в данном случае, поэтому помолчу. История и так выражает всё красноречиво и оставляет вполне ясное впечатление о добре и зле (больше о зле). И, конечно, теперь мне тоже хочется прочитать третью часть, надеюсь, что она будет.

По новой истории... многое в описаниях чувств Горация показалось знакомым, как человеку, который предпочитает сидеть дома, чихать на праздники и даже временами приунывать. И другие описанные там же моменты. Атмосфера нереальная. Сколько сил и души вкладывается в такие скрины! Вот вроде в одну игру играем, а я бы так не смогла. Это очень круто. Из деталек особо понравились и запомнились ресницы и вот эта прядочка, завитком падающая на лицо Горация - она придаёт ему особое очарование. И вообще красивый парень. 37, говорите? Да какие там, 27 ещё поверю х) Захария в мелком возрасте тоже замечательный, такой милый мальчик. У меня есть эта причёска для взрослых, а для детей - нет. Поделишься? Мне кажется, Гораций себя уже достаточно загнал в психологическую ловушку до желания закончить эту жизнь, осознанного или нет. Так или иначе, сила мысли привела его к его концу в тот злосчастный ТЦ. Зато концовка про Захарию получилась очень трогательной, заставила расчувствоваться.

Не могу даже предположить, как ты умудряешься делать все эти постановки, но это то, что удаётся тебе потрясающе, вместе с умением выразить нужные эмоции в тексте. Вдохновения тебе на новые истории!

 

Для Триш

ElectroTrish, привет, я рада видеть тут твои впечатления)

Честно говоря, я даже и не знаю. Как-то сами приходят - и обычно весьма неожиданно для меня.

Знаешь, вот я сейчас, с одной строны, польщена - а с другой мне даже как-то стыдно немного. Я знаю, что это трагическая история (по крайней мере, для одного из персонажей), но не думала, что будет настолько болезненно ее читать. Чтобы даже дошло до передышек. Спасибо, что решила поделиться такими сильными и искренними эмоциями.

А это вообще редко бывает, чтобы сволочь уже из мамки сволочью вылезала. Всегда есть предыстория. Не являющая оправданием, но являющаяся объяснением.

Да, пожалуй. Совершенно несправедливо это все. Но если бы все в мире было справедливо, то мир бы выглядел совсем иначе.
Халит наворотил - и еще наворотит - очень много из-за своей ярости и злобы, но я не могу сказать, что я его не понимаю. Я даже не могу сказать, что каждый его поступок был несправедлив. Жесток, плох, губителен - да. Но абсолютно несправедлив... спорный вопрос.

Почему же?(

Почти только о зле и есть. Но, мне кажется, если бы в этой истории было много какого-то добра, а из Халита все равно при этом выросло бы то, что выросло - это было бы еще более цинично.

Хотя, как мы знаем, сыновья Халита пошли намного дальше в этом. Может, не в таких ярких масштабах, но по сути - дальше.

О, я тебя понимаю в этом. Но все же надеюсь, что знакомым не на сто процентов - Гораций дошел до максимума в этих трагических синдромах и в своем нездоровом состоянии.

А сколько геморроя, Триш, сколько геморроя!

Спасибо за такую высокую оценку))) Я очень рада, что тебе понравилось, что произвело такие впечатления))) Но все же ты зря говоришь, что не смогла бы. С чего вдруг? Ты часто работаешь с позами, а это главное. Все остальное - это вопрос специальной программы для работы с графикой игры, она делает половину картинки за тебя автоматически, просто поработать с настройками... или скачать готовые шаблоны в интернете))) Ну и кнопочки управления камерой. Расставлять симов ты прекрасно умеешь. Ну и локации - мне их строят под заказ, но есть прекрасные лоты в сети, и ты сама периодически скачиваешь редкостные шедевры, я видела. Тот лот, на котором тусил Ренцо, например - обожаю его))) Так что такая картинка - это, скорее, долго и очень скурпулезно, и местами занудно, если честно - но не то чтобы именно сложно, правда))) Не умаляй своих умений)))

Ну в 37 не обязательно же уже быть морщинистым - он просто моложав, типа))) Ай, да ладно, в симс как-то сложно сделать эти промежуточные возрастные стадии средних лет, прастити)))

Прическу детскую скину, как загружу снова папку с альфами, или ссылку поищу. В личку кину, обязательно)

Интересная трактовка. Я смотрела на это скорее как на случайность - или, наоборот, на некий перст судьбы. Но, знаешь, может быть, все было и так, как ты говоришь. Это вполне бы вписывалось в его характер. И да, действительно, если исключить базовый инстинкт самосохранения, не думаю, что Гор хотел жить. Уже давно не хотел, скорее всего. А что он потерял, умерев? Из той ситуации, в которой находился последние много лет, из той поломки его психики - уже ничего, я думаю.
Если там и был шанс, то не верена, что он когда-нибудь смог бы им воспользоваться.

Ох, я рада, что это так. Меня всю дорогу беспокоило, что она как-то эмоционально слабее, менее выразительна, чем основной кусок про Горация. Здорово, что это не так)

Спасибо тебе большое За искренность, за такие сильные эмоции, за твои мысли))) Была очень рада тебя здесь увидеть)))

Так, а здесь будут уже, наверное, тысячу лет как неактуальные ответы на комментарии к истории Халита. Я знаю, что прошло больше года, и я забросила тему, и на ней нарос сугроб пыли, но меня просто таращило от одной мысли о том, чтобы сюда зайти, честно. Жуть берет при мысли о том, что надо закончить эту историю - я как-то не расчитала силы, берясь за съемки этого текста, и это было немножко ударом. Аж трясло, и до сих пор потряхивает. Приношу свои искренние извинения за такую фантастическую задержку ответов на ваши впечатления

Даше

Ахахахах, поверю тебе на слово, потому что для меня к тому моменту они уже все стали на одно лицо, вот честно)))

Чудесно, ты коротко, верно и точно уловила всю основную мысль, да. Именно так, ни добавить, ни убавить, зришь в корень. Я, собственно, и не удивлена. Третья глава (когда я до нее доберусь, потому что мне больно даже думать об этих съемках) - она вся как раз об этом.

Хорошо, что получилось передать. Я так-то в пустынях и тамошних населенных пунктах (а тем более таких базах, хах) не была, поэтому пишу все как-то больше по натию из космоса, или по наитию из гугла, мда)

Как человек, который ненавидит жару и буквально физически страдает от высоких температур, если таковые случаются, я тебя понимаю)

Когда хочется спойлерить, но ты решаешь сдержаться) Но да, есть ситуации, в которых для дружбы наступают большие испытания.

Боже, как стыдно, как стыдно...

Спасибо за твои очень точные мысли

Штапик

ШТАПИК, спасибо, что решила написать о своих впечатлениях)

В принципе, ее вполне возможно так читать, без проблем. История, в общем-то, самостоятельная, и знания сюжетной ветки Халита в династии не требует. Да ее и вкратце описать несложно - там этот персонаж был уже довольно-таки пожилым, и на протяжении первого поколения подминал под себя, и довольно успешно, мафиозную структуру в том регионе, где жили основатели. В результате определенных конфликтов, убил мужа основательницы, а спустя десять лет был убит ею же довольно циничным способом - заморен голодом в запертом помещении. Если вкратце, как-то так)

Спасибо. Я рада, что удалось достичь такого эффекта. Я старалась - а именно это для меня обычно сложно - обойтись без многословия, потому что оно было бы лишним тут, лишило бы историю необходимой резкости, сделало размытой. Так что твои слова - просто мед, льющийся на мою душеньку)

Много восточных мужиков, у меня под конец в глазах от них рябило) Но здорово, что эта характерность удалась, все-таки совсем другой народ)

Улитка

Блин, вот вроде и на печальные темы мы тут говорим, а все равно меня улыбнуло)))

После того, что с ним произошло, это, наверное, и неудивительно - учитывая еще особенности менталитета тех мест. Там, как минимум, взрослеют раньше. А в его положении так и вообще, будешь отвлекаться на ерунду - не выживешь. Он мог бы сломаться, но его перекосило в другую сторону.

Это позы, кнопочки управления камерой и подруга, которая строит очень крутые лоты - вот и все колдунство))) А, ну и дофига времени, мда)))

Спасибо за такие похвалы визуальной части, мне к ней подступаться было страшно, честно говоря))) Да и сейчас страшно, что видно по тому сроку, за который я так и не собралась выложить продолжение

Маше

Того Халита, который есть в этой истории - да, жалко. Он, правда, не нуждается в жалости. И сам жалеть не умеет. Но я, наверное, рада, что у тебя и такие эмоции есть по отношению к нему. Ты права, его судьба сломана с самого начала. Чисто технически, если очень сильно поднапрячься, он мог бы устроить свою жизнь мирно и нормально, с большими сложностями и за многие годы, но мог бы. Но... тут уж вопрос в том, что у него нет мотивации к этому - и, к сожалению, и не могло бы быть. Просто физически не могло.

неожиданный взгляд, если честно. Но да, имеющий право на существование. Он чудовище, но он чудовище со стержнем и твердыми принципами, пусть они и жестоки, и, с нашей точки зрения, аморальны.

(в отличие, кстати, от своих детишек, чей единственный принцип - нафиг принципы).

Да ваще, чет он получился слишком секси Сразу видно, на кого еще в процессе написания запал больной на голову автор)))

Ну так если очень постараться, то можно многого достичь))) Но даже по прошествии более, чем года, я все еще продолжаю жаловаться - при естественном размножении большинство детей получаются слишком одинаковыми, и я все еще этим недовольна)

Я бы осудила, Маша, я бы осудила

Собираюсь с силами на третью часть и эпилог, но собираться трудно, очень трудно, скажу тебе честно)

 

не смогла удержаться от ответа, тут много

Тем более. Вот я обычно пишу про боль, когда внутри меня самой много боли. Иначе не смогла бы ни прочувствовать персонажа, ни вообще захотеть такое написать. Надеюсь, что у тебя там всё нормально.

Я вообще очень чувствительна ко всяким таким вещам. Думаешь, почему у меня нет телека? Потому что там новости. По интернету стараюсь особо не шарахаться, только с прицельной осторожностью. Когда в одном помещении/радиусе со мной кто-то ссорится, я сама вся сжимаюсь от напряжения и хочу убежать. Такое. Поэтому увидела обратную сторону расширения порогов цензуры на форуме. Но не хочу при этом тебя как-то наругать - слишком уж хороши и атмосферны твои истории.

Рискну предположить, что не бывает вообще. По моему мнению, младенец - он чист и непорочен. Как воспитают, что в жизни перенесёт - таким и вырастет.

Очень чёткая формулировка, и добавить нечего.

Ну, хотя бы потому, что это было бы неполиткорректно. Ты показываешь историю со стороны, как она есть - и это всё, это нейтрально. Но если придёт человек и выскажет в комментариях своё "фи" касаемо персонажей и их реальных прототипов, даст негативную оценку самой ситуации с оглядкой на реал (а тут без этого никак) и напишет всё, что думает об участниках описанной вражды - это уже совсем другое. Попахивало бы разжиганием конфликтов на тему межнациональной розни, или как там это называется - что ни на одном приличном форуме не разрешено правилами. Но это не единственная причина. Просто я всегда до последнего сдерживаюсь, когда дело касается какой-то мало-мальски конфликтной ситуации, острой темы. Стараюсь молчать, пока могу молчать, и пока не трогают лично меня. Потому что в противном случае загибаюсь от негативных эмоций, что аж трясёт. Не хотелось бы.

Нет, конечно. У меня на 100% только отчаяние может быть, типа, аааа, всё, нафиг, дайте петлю, пойду сдайну, хватит с меня, незачем жить!!! (а потом всё норм). У Горация же это затяжной период абсолютной апатии, мне знакомо это состояние, но только в его временном варианте, что иногда накатывает по ситуации.

Ахахахах Я тебе верю! Даже представить не могу, насколько это муторно) Но результат, который ты преподносишь, того стоит.

Ну ладно, может, и смогла бы за день один такой скрин осилить Максимум два, и то это не точно х)

Ой не. По правде сказать, не люблю я это дело. Очень нудняцкая работа. Это ж попробуй ещё все позы нужные найди, всех расставь, тех подвинь, эти не там стоят, этот того задевает некрасиво, тут позы не согласуются, там выглядит картонно, всё переделывать, и так далее... ну нафиг. Парные и одиночные позы - куда ни шло, и то там часто бывает заморока, что нужны какие-то предметы, и дело нейдёт по разным причинам. Это ещё можно поматериться и пережить. Но коллективные снимки... это высший пилотаж. Молча снимаю шляпу, моих нервов на такое не хватает.

Меня вот теперь заинтересовала эта программа, когда будешь причёску скидывать, поясни мне, пожалуйста, также по ней, ладно? Хочу попробовать, узнать, чё это такое. Вряд ли буду пользоваться постоянно, т.к. привыкла все настройки крутить в фотошопе и делить фон задний на передний вручную, если хочу где-то размыть, один и тот же пресет Curves не под каждый скрин подходит (освещение же везде индивидуальное). Автоматические настройки - они как законы, не для всех подходят, не на всё ложатся ровно. Я даже после своих экшнов всегда стабильно поправляю уровни, потому что экспозиция на каждом скрине разная, цветовая гамма тоже. Плюс мелкие косяки, их всё равно убирать, так что заходить в фш полюбому, наверное там и останусь. Но интересно изведать новое

Да, лот крутой. Но мой ноут кряхтел очень жалобно Так что после съёмок там пришлось избавиться от той папки с тонной контента внутри моей папки с тонной контента

Ну вот тут-то я и сажусь в лужу Я могу быть ооооочень терпеливым человеком... но точно не в этой области Бывает, что усираюсь над какой-нибудь сценой, не получается, и мне вспоминается мем с чуваком, опрокидывающим стол от злости Так что оставлю это мастерам

Я тебе говорю, так оно и есть. Не бывает ни случайностей, ни судьбы, и, как говорится, сила работает даже для тех, кто не в курсе, как это происходит. А происходит всё именно так, даже случай Горация не стал исключением. И мне нравится логичность, с которой ты вырисовала ситуацию, несмотря на то, что видела её в ином свете. По Горацию, замученному, апатичному, было видно, что ему уже на всё пофиг - жизнь ему надоела, ему было действительно нечего терять. Он был готов умереть - и умер.

Может, и слабее, но добить - добило, покатившаяся слеза не дала бы соврать.

Всегда рада с тобой поболтать за жизнь и за творчество

 

С тормозком для Триш - я доползла до этой темы, Бооооооже

Все хорошо, и спасибо тебе за беспокойство Что касается остального, то тут у нас, видимо, просто по-разному) Я не всегда пишу о том, что чувствую в данный момент - все, что было когда-то испытано, оно, знаешь... остается, как слепки памяти. В любой момент можно достать и использовать. Ну, почти в любой))) А еще какие-то такие вещи можно развить - дальше, чем заходил ты сам. Это как разматывать ленточку из катушки.

Вот тут прям соглашусь. Одни неврозы от них. Вздергивают мозг в состояние какого-то... беспокойства, наверное. Беспокойства с оттенком грязи. Не люблю, когда у меня в голове грязь.

Это тяжело. Надеюсь, у тебя не так часто это происходит в окружении.

Написать что-то, погружающее в негативные переживания, в грусть и прочее подобное - можно было и при предыдущих порогах цензуры, мне кажется. Тут же не в грубых словах и море крови дело. И даже не всегда в сценах жестокости или насилия. Так что даже не знаю... думаю, цензура ограничивает немного другие вещи) Но, с другой стороны, тут у каждого свои болевые моменты, да. Надеюсь просто, что ты более или менее быстро отходишь от таких историй)

Ну да, с такой точки зрения все верно. Историю про Халита и правда, наверное, трудновато может быть комментить как раз из-за национальности большинства персонажей. Хотя, так-то, там в основном все - некие весьма условные арабы, и хорошие персонажи, и плохие (забьем на то, что все они в лучшем случае средненькие))) - так что это хотя бы точно не расизм

Да, я поняла тебя) Что ж, иногда почти на любого накатывает что-то похожее, мне кажется. А потом - да, откатывается обратно. Но с Горацием все хуже, он... я думаю, он нездоров в той или иной степени, что тут скажешь.

Скажу одно. Подписываюсь Под Каждым Словом. Вот прям все мое мнение о чертовых позах, каждый раз, когда я за них сажусь)))

Ну там контент такой, специфический и узкопрофильный, на ежедневный какой-то строяк не особенно нужный, имхо) У меня тоже такие отдельные своеобразные наборы лежат в своих папках и вгружаются в игру только на время необходимости. Хотя я так-то вообще стараюсь строительный контент на время игры (той же династией, например) ставить в игру только тот, который задействован в используемых локациях на данный момент. Ну хотя бы на данное поколение. Это обычно 10-15 лотов, не все из которых большие))) У меня одного КАСа 10 гигов в папке модс. Если я туда же буду на постоянной основе закидывать еще около 12-13 гигов строительного СС... да ну не, к черту

Ах если бы всегда умирали только те, кто готов. Не знаю, Триш, наверное, каждый верит в свою картину мира на этот счет. Думаю, пока мы еще на этом свете, мы не узнаем, кто прав - и прав ли кто-то)

Я очень рада, что эти рассказы вызывают у тебя такие сильные эмоции. То есть... и рада, и не рада одновременно, не так уж я люблю расстраивать людей) Но все равно спасибо)))

И для Штапик

ШТАПИК, о, привет, какие люди у нас в гостях!

Приятно слышать. Несмотря на море страха и безысходности, которой проникнута большая ее часть - я надеялась, что она получится именно такой. Двусторонней. Где-то боль, но где-то и будущее, и даже свет. Он не отменяет боль, но все же существует. И он чудесен. Как-то так.

Это главное. Значит, все удалось) И мне, и героям.

Да, довольно давно. Не знаю, действительно ли он уже прошел точку невозврата, и если да, то как давно... Но, в любом случае, жизнью его дни и ночи назвать было нельзя. Не в таком формате, в каком он застрял.

Самая большая беда, что ведь не совсем все. Тоска осталась. По нормальному. И страх. Это как хотеть есть, когда у тебя нету рта. Вообще.

Тут может быть очень много разных вариаций его биографии. И, на самом деле, не все из них будут полны яркими эпизодами ужасающих событий. Иногда человека медленно, но очень верно подтачивают вещи, которые со стороны кажутся плохими, конечно - но не такими уж прям кошмарными. Эдакое невидимое, невинное разложение. Но множество мелких факторов могут сложиться в такую вот сломанную систему восприятия, которую потом очень сложно починить. Очень.
Одно можно сказать про Гора точно - все то, что к этому привело, началось бесконечно давно, в самом-самом детстве. Почему он о нем и вспоминает в рассказе. А что конкретно это было - мне думается, в данном случае не принципиально. Такие люди существуют - и это главное. И грустное.

Это не в пику твоему интересу, если что На самом деле, мне очень приятно, что такие вопросы возникают при чтении. Значит, персонаж вызывает сочувствие, а это самое главное, и это лучший из возможных комплиментов творчеству, как по мне

Да, думаю, герой - это не мышцы, не смелость, не сила. Это что-то другое, что-то совсем внутри, и иногда только на пару секунд. Иногда даже случайно. Главное, что этого достаточно.
Думаю, Захарии было все равно, почему Гор его спас. Самое главное, что ему подарили жизнь в тот момент, когда она уже готова была оборваться.
Да, я и хотела, чтобы это было не напрасно. Для меня самой эта история - очень темная, очень. Но, несмотря на весь свой типа-треш-ангст-стиль, я все-таки верю в надежду, и думаю, что это главное. Самое, может быть, главное. Она - это будущее.

(однажды это будет заметно и в моей династии, но еще не сегодня, нет, и не завтра)

Это из ПЛиО, да? Недобрая религия, насколько я помню. Но я поняла, о чем ты. Пожалуй, иногда и правда так.

Спасибо, что заглянула и поделилась своими впечатлениями Мне радостно от того, что история вызывает при чтении отклик - и тем более радостно от того, что он, все же, пропитан надеждой

 

от автора

Не прошло и года, да Чуть-чуть, конечно, не хватило - но все-таки не прошло

Что я хочу сказать. Те, кто читают Старфолов, без труда узнают главную героиню этой совершенно неожиданно и не ко времени родившейся у меня истории. А для тех, кто не заглядывал в мою династию - маленькое пояснение. Не то чтобы оно необходимо для понимания, но все же.
Жаклин и Луна Виллареаль - дочки-близняшки Макса Виллареаля, да-да, того самого, которого максис подарил нам в виде малолетнего пацаненка в соответствующем семействе. Ну и, соответственно, внучки Жака Виллареаля. Макс назвал их в честь отца и старшей сестры соответственно, и в сеттинге моей династии они играют некую свою роль, в частности, крепко дружат с одним чувачком из династийного семейства. Детишки они в семье единственные, а заодно и будущие богатые наследницы, но история не про это, так что я просто оставлю сию инфу здесь, чтобы никто не ломал голову, кто кому все-таки какой родственник))) Возможно, еще стоит добавить, что Макс не продолжал дело Жака, щедро приписанное ему разработчиками, так что никаких особо криминальных высот моя версия Виллареалей больше не занимает)))
Думаю, это была не самая нужная информация, потому что эта история, по сути, автономна, хотя и читается лучше, если уже быть знакомым с персонажем, ну да фиг с ним)))

А, ну и да - пришлось разбить на две части, потому что по символам превышение, а совсем делить на две отдельные главы, выходящие в разное время, эту историю я не хочу, в моем представлении она должна быть цельной

Свою первую татуировку Жаклин Норма Виллареаль сделала в одиннадцать лет. Перьевой ручкой отца, самостоятельно – и в полном одиночестве. Уединение было не специальным – просто так уж вышло в тот знаменательный день.





Разумеется, так поступать было нельзя – правила она знала.





А еще знала, что правила – для дураков.





По крайней мере те, на которые молилась странная компания людей, именующая себя «обществом»; горделивое, запутавшееся, забавное сборище, противоречащее тем же идеалам, за которые они отстегивали деньги, и в которые вкладывали время и – предположительно – душу.

Насчет души Жаклин уверена не была. Еще больше сомневалась насчет мозгов, но это расстраивало чуть меньше – хотя тоже было новостью из категории «так себе удовольствие».





Смешней всего ей было в кинотеатрах. Люди вокруг восхищались копами-альтруистам, отважно рискующих жизнью ради спасения жителей города от карикатурных банд - те сплошь состояли из парней в коже, демонстративно бряцающих цепями и кастетами. Умилялись девичьим разговорам, пропитанным нежными чувствами и слезами, которых никто и никогда не стеснялся. Всхлипывали от радости, когда мальчишка-двоечник подбирал на улице брошенного щенка и выхаживал его, решительно отдавая ветеринару остатки карманных денег.





Как будто она не знала, что эти же люди скажут завтра, когда реальность подбросит им парочку подобных сюжетов в ту жизнь, которая находилась по ближнюю сторону гигантского экрана.





- Целый день таскать на себе всякую пьянь, да за такую зарплату? Только неудачники идут в копы, дорогуша, те, у кого скудного умишка не хватает на большее. – квохтала миссис Брэнс, стоя в очереди перед кассой супермаркета.





- Да уж, стыдно быть такой сентиментальной дурочкой в её-то возрасте. Ох уж эти инфантильные девицы. – фыркала Джессика Лэйн, приехавшая на лето из колледжа, обсуждая со старой приятельницей свою однокурсницу.





- У тебя нижний балл за три тестовых работы в этом семестре! Никакой собаки, пока все не исправишь, ясно тебе? И уж точно мы с мамой не позволим принести в дом это блохастое чудище с улицы! – грохотал мистер Роунс, нависая над своим девятилетним сыном, да так, что голос его разносился минимум на полквартала.





Не то чтобы Жаклин была против чьих-то представлений о жизни. В сущности, чаще всего ей было все равно, да и сын мистера Роунса, скорее всего, не был таким ответственным молодым человеком, как парнишка из киноленты.





Но в этих странных двойных стандартах было сложно разобраться – поначалу. Впоследствии, когда лет стало побольше, она решила, что и не хочет их понимать.

Вот еще не было дел, как ориентироваться в сортах говна.





Если бы ее смущали только кинотеатры, Жаклин Виллареаль, вероятно, выросла бы совсем другим человеком. Но разного сорта безумие встречалось на каждом, черт его дери, крошечном шагу – а сумасшедшей при этом почему-то было принято называть ее.





Рисковали, конечно, не все. Жак умела за себя постоять, не словом, так делом. А еще ее слишком мало беспокоили шуточки окружающих, чтобы хоть у кого-то задерживался интерес к подобному процессу.





Идеальных жертв для травли в школе встречалось много, но она не была похожа на подходящего человека даже издалека. Даже если не знать о том, насколько богато и влиятельно их семейство – а оно таким было. И богатым, и влиятельным, и, пожалуй, известным.

Да и о каких переживаниях из-за глупых шуток одноклассников может идти речь, если ты вырос в доме с такой сестрой, как Луна?





Сестрица была идеальным воплощением всего, что вызывало у Жаклин стойкое чувство непонимания, а то и пренебрежения. Маленькая ханжа. Маленькая лицемерка. Маленькая гордячка. Маленькая леди-сноб.

Если бы у Жак в комнате не было зеркала, она бы ни за что не поверила, что они с сестрицей чертовы близнецы.





- Ну почему ты так вопишь, Жаклин? Это неприлично. – укоризненный взгляд Луны дотягивался до сестры в любом уголке семейного гнезда, если двойняшки находились там одновременно. Тоже достижение, если подумать, потому что особняк был по меньшей мере в три раза больше почти каждого дома в Винденбурге - за исключением, разве что, кафедрального собора.





- Я, наконец, выиграла в этой проклятущей миссии! – джойстик летел куда-то в сторону, а радостная Жак вскакивала навстречу сестре.





- Тоже мне, повод. – Луна скептично поджимала губы. – Но если и так, обязательно верещать, как дикая обезьянка?





Сказать, что Жаклин быстро закипала, значило не сказать вообще ничего.


- Это победный клич радости, систер. Я вроде никому не мешаю спать, в три-то часа дня, так что тебе не нравится?!





- Я уже сказала. Это неприлично.


- Да ну? – три шага вперед, и сестра начинала пятиться, стараясь сохранить на лице выражение добропорядочного возмущения. Как пить дать, подсмотрела у какой-нибудь пересохшей от старости женушки одного из папиных деловых партнеров. – И почему?





За этим обычно не следовало ничего хорошего. Луна могла бесконечно рассуждать о правилах хорошего тона, но ответить, что же по сути дела такого ужасного в деяниях сестры, так и не могла.

В мире Жак все было просто – нет ответа с четкими фактами, нет дискуссии. Луна бесилась так, что приятно было посмотреть.





- Воспитанные люди не должны так себя вести.


- Кому не должны?


Первый румянец на раздосадованном лице сестрички.


- Прыгаешь, как дикарка, по всей комнате, разбрасывая тапки.


- И кому это вредит?


Плавный переход от стадии розовеющего персика к этапу зрелого томата.


- Ты выглядишь глупо!





- Глупо вечно ходить с такой кислой мордой, будто у тебя клещ на жопе висит, а радоваться жизни – ваще гениально, не слыхала?





В этот момент томат уже готов был упасть с ветки. Жаклин всегда забавляло, как быстро на нежных щечках сестры появлялись эти полыхающие пятна.


- Не смей так со мной говорить! И это уже смешно, в конце концов. – Луна закатывала глаза, изображая свою фирменную гримаску тотального презрения.





- Слушай, а и правда смешно. – соглашалась Жаклин. – Ты такая красная, будто ща лопнешь. Не, серьезно, ты в зеркало-то посмотрись? Помидорина же!





Хохотала она так, что слышали бы все соседи – будь у них какие-то соседи в радиусе километра. «Помидориной» Луна оставалась еще месяца три после того инцидента, но, в конечном итоге, они помирились. Они всегда мирились.





Несмотря ни на что, Жаклин любила близняшку. Все-таки - сестра.





Она понятия не имела, откуда берется эта мистическая связь между близнецами; та самая, о которой написано столько книг, что хватило бы обеспечить макулатурой какое-нибудь маленькое островное государство. Но точно знала, что все эти книги не врут. Чертова связь была.






* * *



Ту первую неумелую татуировку она сделала, когда прошла, наконец, платиновое издание «Нефтяного Скорпиона». Последние десять боев дались ей нелегко – больше сотни часов игрового времени, нервов, криков, и два с половиной сломанных джойстика. И это не говоря о десятке нотаций от зануды-сестры о зря потраченном времени.





Лично Жак не считала, что время потрачено зря. Во-первых, ей было в кайф. Немного болезненный, но все же кайф. А во-вторых, она стала одной из тридцати человек в официальном сообществе игры, кто получил все чертовы возможные ачивки.

Последние уровни считались непроходимыми, а это что-нибудь да значит. Например, что руки у нее растут точно не из задницы. А если оттуда – так это золотая жопа, никак не меньше.





Оставлять игру было даже жаль – «Скорпион» был не просто развлечением, он был целой эпохой. Эпохой непрестанных сражений с Бенджи и Инди, ее лучшими друзьями. Эпохой, когда они, собственно, и подружились.





Даже через двадцать лет она отказывалась сводить это страшное чудовище на своей ноге, которое, по тогдашней ее мысли, должно было изображать угольно-черного скорпиона, ползущего по передней части бедра.

На скорпиона клякса, тщательно выколотая именной ручкой отца, походила примерно так же, как заяц на тиранозавра, зато была сделана с любовью. А главное, это было начало, хотя тогда она об этом и не подозревала.


Было больно. Очень, кто-бы-только-знал-насколько, больно. Нога опухла на целую неделю.

Но ради того, чтобы скрыть свое деяние от родителей, она научилась терпеть боль.





- Хорошо, что не на заднице – смеялась Жаклин через несколько месяцев.


Хотя вид у рисунка был такой, будто он все-таки был связан с этим местом. Например, именно задницей его и делали.





Это был способ окончательно попрощаться – веселый, дерзкий и стильный. Попрощаться – и, в то же самое время, ни в коем случае не забыть.






* * *



Потом у нее было еще много разнообразных татуировок. Ради них она даже научилась рисовать – хотя большую часть, конечно, делала уже не сама.







Гитара появилась, когда учитель музыки окончательно развеял ее мечты о карьере рок-звезды, через полтора года не выдержав, и прямо заявив, что на оба уха ей наступило не меньше десяти медведей. В глубине души она и сама понимала, что мистер Эндрюс прав, поэтому отпустила детскую мечту легко, как бумажный самолетик на волю ветра.





В тот раз она пошла в салон в соседнем городке, где сомнительного вида юнец согласился наколоть рисунок несовершеннолетней клиентке.





Некоторые правила Жаклин все же считала резонными – в основном те, логика которых была ясной и четкой, и касалась безопасности, а не туманных условностей, смысл которых люди не могли просто и наглядно объяснить в ответ на прямой вопрос. Поэтому она тщательно проследила за тем, чтобы иглы для машинки были вынуты из запечатанных пакетов, а руки мастера – тщательно вымыты в ее присутствии.





Юнец обозвал ее параноиком. Жаклин предложила ему проследовать по всем известному адресу, после чего консенсус был достигнут, и ее лодыжку украсил черный силуэт музыкального инструмента. Подумав, она пришла на второй сеанс, и наколола себе крохотного медведя прямо за ухом.








В конце концов, правда может быть и забавной. Уж по крайней мере, ее она ни капли не смущала.





Еще был оскаленный узор на внутренней стороне руки - появился, когда умер Хьюго, ее верный лохматый друг, гигантская овчарка, названная в честь дяди Хью.





Отец в свое время попытался было воспротивиться, когда она заявила, что назовет пса в честь его старшего брата, но сделать ничего не смог – щенок принадлежал ей, и через пару месяцев уже отзывался только на данную хозяйкой кличку. Однажды Жаклин подслушала, как папа, фыркая, говорил матери, что не может спорить с очевидным – псина такая же огромная и неуклюжая, как и его братец, и отрицать это было бы лицемерием.





Жаклин не была дурой. Она прекрасно знала, как ведет свои дела в бизнесе ее отец, и понимала, что лицемерие – часть его работы.

Но дома он таким не был, и за это, помимо безусловной любви, она испытывала к нему настоящее уважение.





Когда Хьюго не стало, она не плакала, только заперлась в свой комнате, и орала благим матом, когда кто-то пытался постучаться к ней в дверь. К концу дня у матери кончилось терпение, и она вошла к Жаклин, невзирая на то, что дочь кричала, как раненный койот, при каждой попытке к ней приблизиться.

Либи Виллареаль несколько часов укачивала своего несчастного ребенка – истерические вопли со временем умолкли, и Жаклин просто сидела, уткнувшись матери в живот, и бормоча себе под нос что-то несвязное и невнятное.





На следующий вечер пса похоронили. А еще через три дня на теле Жак появился новый узор. Когда дело было сделано, ей стало легче; словно она окончательно попрощалась с Хью, а себе оставила самое дорогое – память, запечатленную в красивых линиях, нарисованных своей рукой.





Это была некая дань. Дань всему, что она любила, о чем она знала.





Каждая важная вещь в жизни оставляла на человеке свой след, который не могли вытравить ни годы, ни длинные цепочки событий, пришедших после.





Она делала этот след видимым. И как только он проявлялся на ее коже, боль утраты словно истончалась, съеживалась, подобно паутинке на ветру; а реальность, от которой она ни разу не отвернулась и не спряталась – переставала быть пугающей, и становилась родной. Может быть, грустной, очень грустной - но все же родной.

Каждый раз, рисуя эскизы для новых нательных узоров, она словно пропускала через себя всё, что могло бы причинить ей боль, взывая к некому древнему ритуалу прощания, придуманному задолго до ее рождения.





Это был ее способ говорить. Ее способ принимать и помнить. Ее способ отпустить, не потеряв - и поставить точку.





В татуировках таился свет. Они были легкими, как ветер – который уносит что-то родное далеко-далеко от тебя… Но всегда возвращается.

Когда однажды утром она проснулась и поняла, что хочет заниматься этим всю жизнь, осознание было настолько ясным и простым, что она подбросила подушку к потолку спальни и зашлась своим громким, совершенно немелодичным смехом. Потом представила лицо сестры, когда та узнает о её решении, и расхохоталась еще громче.





- Тату-салон, Жаклин? Ничего лучше ты придумать не могла? – Луна, разумеется, как обычно закатывала глаза, и всем своим видом выражала нечто среднее между сожалением и неодобрением. – Притон для пьяных маргиналов, которым не терпится нанести еще одну дикарскую метку на свое тело. Прекрасно.





Жаклин, хорошее настроение которой не мог бы омрачить даже взрыв собственного дома, не то что привычное брюзжание сестры, только рассмеялась.


- Лучше расскажи мне, где находится притон для необразованных ханжей вроде тебя, систер. И, кстати, что это ща была за дискриминация племенных общин Новой Гвинеи?





Луна пожала плечами.


- К ним-то у меня как раз претензий нет. Но ты… Ты действительно не хочешь заняться чем-то более достойным?





- Достойным чего? – по старой привычке спросила Жак. Сестра давно уже не выходила из себя от ее вопросов, но прежнюю манеру их бесед теперь было слишком сложно изменить. Да и подобной необходимости, говоря откровенно, Жаклин не видела.





- Достойным нашего слоя общества. – отпарировала сестра. – Я же тебя знаю, Жаклин. Это даже не будет приличное дорогое заведение для уважаемой публики. Нет, ты откроешь какое-нибудь мрачную дыру, из тех, где нормальному человеку и днем-то опасно показываться, не говоря уж о темном времени суток.





Жак все еще разбирал смех. Реакции Луны всегда были восхитительно предсказуемы.

- Ты серьезно думаешь, что у меня столько связей с уголовниками, Лунка? Типа открою притон, и сяду там такая, в полной безопасности, а брутальные зеки будут сторожить мою невинность? – она хрюкнула. – Хотя знаешь, в этом что-то есть. Надо будет зафрендить кого-нить на районе.





- Ты не можешь быть серьезной. – вздохнула Луна, вздернув подбородок. – Нет, хуже, ты просто не хочешь.





- Нет. – согласилась Жаклин. – Не хочу. Уж точно не плане того, что ты подразумеваешь под серьезностью, сис. И вообще, если бы в твоей светлой головушке было столько же чудесных мыслей, сколько тухлых стереотипов, наше семейство давно обмывало бы нобелевку на ближайшем барбекю.


Хлопнув сестру по плечу, она, все еще хихикая, уже открыла было дверь, чтобы покинуть спальню сестры и спуститься вниз, но тут ее вновь догнал голос Луны.


- Жак.





Жаклин резко остановилась. За всю жизнь сестра называла ее неполным именем от силы раза три, считая мужское сокращение грубым и плебейским.

Луна продолжила, поправив идеально уложенную прядь. Впрочем, Жаклин иногда казалось, что волосы сестры сами каким-то образом принимают идеальную форму, не требуя укладки, словно сестру слушалась даже ее чертова шевелюра. Волосы самой Жак таким похвастаться не могли – к счастью, ей было в высшей степени наплевать.





- Ты помнишь, я рассказывала тебе о Джереми, с пятого курса?


Жак кивнула. Очередной богатый друг Луны из «в высшей степени приличной семьи» - впрочем, довольно приятный парень, когда не пускался спустя пару стаканов в рассуждения об устройстве современного общества и сути капитализма.


- Его двоюродный дядя владеет крупной охранной фирмой. Не просто парни с улицы, которым приклеили нашивку – профессионалы, каждый стоит троих. И прекрасно оснащенные технически. Я поговорю с Джереми насчет того, чтобы тебе сделали контракт. Обычно они не связываются с мелкими фирмами, но, думаю, могут сделать исключение для меня. То есть, для тебя.





Жак даже не пыталась скрыть растерянность.


- Луна… Сестричка, это тату-салон. Просто тату-салон. Ты правда думаешь, что мне нужен охранник?





Луна как-то криво улыбнулась, но тут же взяла себя в руки.


- И где ты собираешься его открыть? На центральной улице? На первой авеню? Ты моя сестра, Жаклин, мой близнец, и я прекрасно тебя знаю. Лучше, чем ты думаешь, когда ржешь за углом над своей «слепошарой систер».





Она умолкла, чтобы набрать воздуха.


- Ты откроешь свое заведение где-нибудь в веселом районе, набитом клубами и барами. Может, и правда под носом у байкеров. Где-нибудь, где любят ту музыку, которой ты заставляешь дребезжать стекла на всем этаже. Ты соберешь туда все окрестные банды, потому что с твоей точки зрения, это очень весело – закорешиться с веселыми ребятками и тусить с ними всю ночь до утра. И до того, как ты наведешь мосты с этими психами и всё наладится, я хочу, чтобы у тебя была охрана. Нормальный вышибала. Мне так будет спокойнее, если тебе угодно.





- И ты правда думаешь, что я подружусь со всеми теми, кого ты тут перечислила? – ошарашенно спросила Жак. Поведение сестры было непривычным, а слова, произнесенные таким знакомым голосом, казались почти чужими. Они с Луной не всегда бывали на ножах, но каждый раз, когда Жак тыкалась носом в их сестринскую связь, ей казалось, что внутри нее переворачивается целый мир.





Луна усмехнулась с каким-то странным выражением на лице.


- Я уверена, Жаклин. Наверное, даже больше, чем ты сама. – она помолчала, и лицо ее постепенно вернулось к привычному выражению Луны-которая-смотрит-на-вас-как-на-говно. – А когда кто-нибудь из них загнётся от передозировки за углом твоего салона, ты набьешь себе в честь него новую татуировку.





Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен.






* * *



Сеть называлась «Jackie's» - она отказалась от идеи натужно вымучивать нечто оригинальное и пытаться изобрести велосипед.

Татуировок на ее теле было уже восемь. А собственных заведений - четыре.





Все они давно уже не занимались исключительно татуировками. Теперь каждый «Jackie's» представлял собой крепкую смесь тату-салона, байкерского магазина и небольшого рок-клуба; Луна по-прежнему называла их притонами, только теперь неизменно прибавляя «я же говорила, что так оно и будет, Жаклин».





Ей было восхитительнейшим образом плевать. Это было ее королевство, где царицей была только она, и действовали лишь одни правила – правила Жак. «Jackie's» были ее вторым домом, и она царила там, ловя свой кайф от каждого прожитого дня.





Ее восьмой татуировкой стали огромные темные звезды – в честь Коннора, который уехал на другой конец страны однажды на рассвете, после бесконечно длинной ночи, которую они провели вдвоем на пустынном побережье. Извалявшись в песке, который пришлось вытряхивать из тысячи возможных мест весь следующий день, они тыкали пальцами в небо, соединяя в случайном порядке сияющие точки и придумывая все новые безумные созвездия.

Правило было только одно: чем безумнее, тем лучше.





- Смотри, олень верхом на верблюде с эйфелевой башней в зубах!





- Да ты бухой, Конни – Жаклин разбирал смех. – Нет там никакой башни.





- А я тебе говорю, что есть. Во-он там, справа, присмотрись.


- Сам смотри свои глюки. – она сладко потянулась, а потом снова начала водить ладонью по черной глади неба, испещренной серебряными стежками. – Смотри, кролик в лодке, стоит на ушах, и морковка у него в…





- Фу, какие пылкие фантазии – он закрыл ей рот, сперва ладонью, затем поцелуем. – Учти, я тебе не кролик, если что.





- Ну и дурень. – фыркнула Жаклин. – Последняя ночь же.

Он приезжал на три летних месяца, и она знала это с самого начала, поэтому отпускала его легко, без печали на сердце. И все же он был первым – не первым в ее жизни, но первым, с кем были эти чертовы звезды. И даже не всегда они были похожи на оленей с башнями в зубах.





Когда он уехал, Жаклин еще долго хранила те ощущения где-то глубоко-глубоко под кожей, пока сомнительное томление не прошло. Будет ещё – она это точно знала. И набила целый рукав из звезд, развеселившись от мысли, что никто не узнает о тайном послании в этом обманчиво-простеньком узоре.





Кролик с морковкой в.






* * *



Когда в девять утра ее телефон разразился нервной трелью, она, с трудом разлепив глаза, вовсе не ощутила, что что-то идет не так. Не было никаких предчувствий – только бешеное раздражение от того, что какой-то идиот, жить которому оставалось явно недолго, осмелился разбудить ее раньше чертова полудня.





- Жак. – это был Стэн, управляющий одного из клубов, ее старый друг и так называемая правая рука. – У нас тут полный звездец, Жак.





Она посмотрела на часы, чтобы убедиться, что глаза ее не обманывают, и Стэн действительно потерял остатки инстинкта самосохранения. Глаза не врали.


- Я тебя прибью ржавым гвоздем, извращенец чертов. – хрипло проревела она в трубку. – Слышишь меня? Ржавым, раздери его, гвоздем. Вобью его в твою тупую башку шляпкой вперед.





- Жак…


Она набрала воздуха, чтобы продолжить красочные описания грядущей казни, но Стэн ухитрился ее перебить.


- Всё серьезно, Жак. На нас подают в суд.


- Да что ты говоришь? – она постаралась вложить в эти слова максимум доступного ей с утра сарказма. – Кто-то опять накидался, как последний гамадрил, и отшиб жопу об угол сцены? Ну так позвони Линдерманну, что ты нюнишь?


- Да какая, в пень, жопа! – взорвался Стэн. – Жаки, я тебе говорю, нам крышка! Какая-то девчонка заразилась ВИЧ в тату-зоне!





Всё ее тело дернулось так, что нога влетела в спинку кровати, а плечо – в стену. Боль от этих двух ударов, казалось, проткнула её насквозь металлическим прутом, но еще хуже было то, что творилось в голове.

Просто скажите, что она ослышалась. Просто скажите…


- Жак, ты здесь?


- Да – прохрипела она в трубку. – Какого черта, Стэн? Быть такого не может. У нас стерильность хлеще, чем в сраной президентской палате в сраной президентской больнице, или где там лечат сраного президента!


- Всё еще хуже, Жаки. – голос Стэна упал почти до шепота. – Девчонка несовершеннолетняя.


Жаклин села на кровати и вцепилась в телефон обеими руками, ступнями судорожно нашаривая под кроватью закинутые туда ботинки.





Несовершеннолетние, черт бы их побрал. Сотрудники «Jackie's» всегда проверяли документы у тех, кто казался школьником – но поддельные права теперь были у каждого второго, и порой даже весьма пристойного качества. Господи, да она сама проходила с такой карточкой последние два года школы!

Поймать абсолютно каждую малолетку, проникающую в клуб, было попросту физически невозможно.





Обычно, если кто-то приходил качать права насчет того, что его сыночка или дочурку напоили в «Jackie's», Жак просто отсылала таких родителей подальше, вежливо объясняя, что клуб не обязан – и не имеет возможности – проверять подлинность документов. А вот использование фальшивок в нашей благой стране по какому-то недоразумению все еще является вполне себе даже преступлением.

Но сейчас ситуация была иной. У несовершеннолетней девочки ВИЧ, и уже не важно, что они проверяли, а что нет. Теперь всё будет против них.

Но больше всего угнетало другое.


- Стэн – она едва сипела. – Это… точно?





- У девочки небедная семья. – ответил ей голос Стэна. – она проверялись в хорошей клинике. В очень хорошей клинике. Черт, Жак, последний анализ был полгода назад – не факт, что они смогут доказать нашу причастность. Мало ли, где еще за полгода…





- Заткнись, Стэн. – ее затрясло от мысли, что они сломали жизнь малявке, которая еще до покупки пива – и то не доросла. Вся жизнь была впереди – а теперь она будет протекать в постоянной терапии и молитвах, чтобы лекарства действовали, как надо. – Просто заткнись.





Неважно, какие правила ты соблюдаешь. Однажды небо просто упадет тебе на голову, заставляя орать громче, чем трещат ломающиеся кости.

Ее вдруг посетила отвратительная мысль. Черная и склизкая, как мертвые черви.


- Стэн. – он послушно молчал. – Скажи мне честно, Стэн. Я должна знать правду, чтобы говорить с адвокатами. У нас могло такое случиться? Только правду, чувак. Кто-то из наших мог так накосячить?






* * *


Следующие дни она помнила плохо – все заслонила багровая пелена ярости. Ей было почти все равно, что случится с «Jackie's», со Стэном, с ней самой, в конце концов.





Мысль о том, что она – пусть не лично, но она же, она! – заразила девочку смертельно-опасным вирусом, не отпускала ни на секунду, лишая покоя, сна, аппетита, почти лишая ее самой себя.

В памяти оставались какие-то вспышки, обрывки, яркие и пугающие, как пережжёные негативы.





Стэн, бормочущий что-то о новом сотруднике, который, наверное, мог быть небрежен, но кто же знал…





Прыщавый парнишка, признавшийся в халатности, утирающий кровь с лица – кажется, она выбила ему три зуба, а может, и больше – но все равно меньше, чем он заслужил…





Адвокаты, как стая черных воронов, сидящие напротив нее, и что-то говорящие, говорящие, говорящие…

Луна, которая позвонила спустя пятнадцать минут после того, как Стэн повесил трубку в то злополучное утро.


- У тебя все в порядке, Жаклин? - откуда она узнала?


Она всегда знала. Сестра. Двойняшка.





Луна – редкий случай – не обвиняла её. Выслушала, велела успокоиться, и тут же стала звонить всем своим многочисленным знакомым – у одного были связи в прокуратуре, у другого – в департаменте здравоохранения, третий имел родственников в какой-то комиссии, мудреное название которой Жак не запомнила.





- Ты не виновата, Жак. – повторяла сестра раз за разом. – Ты не могла уследить за всем. Если кто и виноват, то твой драгоценный Стэн, набирающий в клуб черт знает кого, и тот мелкий уродец, которому лень распечатать новые иглы. Ты. Не. Виновата.





Но отделаться от мысли, что она виновата, было сложно. Сложнее, чем всё, что угодно на свете. Всё, что происходило до этого в ее жизни.

Никаких правил. Только одна оглушающая вина. Какая разница, кто здесь виновнее всех?





У маленькой девочки смертельный вирус. Что еще может иметь значение?





…Щека, на секунду онемевшая, а потом полыхнувшая огнем, да так и не переставшая гореть. Кажется, уже никогда не перестанет.





- Сволочь! Ей семнадцать лет, ты понимаешь? Семнадцать! Что вы с ней сделали, сволочи?! – надрывный вопль молодой женщины, лет тридцать, не больше.





Старшая сестра.





Кто-то двинулся было к ним – оттаскивать разъяренную фурию, но Жаклин ряквнула так, что заложило уши, и люди остановились.





Пусть бьет. Пусть выцарапает глаза, если хочет.





Она плачет. Рыдает, скорчившись на полу, и пытается представить, а если бы она – в семнадцать?!





Она не знала, сколько длился весь этот кошмар. Адвокаты, родители, Луна, какие-то друзья, пытающиеся утешить, обещающие помочь…


Она убийца.





Нет, говорит Луна, нет, Жак. Сейчас это уже не смертельно. Есть лечение. Девочка проживет долго, может, до самой старости. Может, умрет своей смертью. Есть все шансы.


Убийца.





- Убийца. – медленно, с выстуженными до дна глазами, говорит Эллисон.





Эллисон – сестра той малышки, которую она, Жак, убила.


И не поможет сделать татуировку. На этот раз – не поможет.

Она забивается в туалет в какой-то очередной официальной инстанции, и, кажется, пытается разодрать свою руку своими же зубами. Убийца. Убийца не должен жить, ведь так?

Это простое правило. Хорошее.





- Дура чертова!


Чьи-то холодные руки хватают ее, бьют наотмашь по лицу, так что зубы лязгают друг о друга, и в голове раздается пустой, протяжный звон.




- Не надо. – звонкий, и одновременно бесцветный голос. И снова эти глаза, ледяная пустошь, на дне которой крутятся снежинки. Крутятся и падают. Падают в самый низ.





- Не надо, Жаклин. Это… несправедливо.


Она видит, как из зимней бездны глаз Эллисон катятся, застилая ее собственное отражение во взгляде женщины напротив, тяжелые, ледяные слезы. Она протягивает руку, чтобы вытереть их, и Эллисон отдергивается, но она успевает почувствовать.

Слезы – горячие.





И, словно они что-то растопили в ее памяти, Жаклин вспоминает.


- Несколько тяжелый аллергий…





- Ей только неделю назад поставили прививку…





- Повышенная густота крови, с детства…





- Девочка и так не совсем здорова, но то, что произошло…





Длинный список, и каждый пункт – влияет на результат.


Она берет себя в руки и делает звонок. Прямо тут, в чертовом туалете, глядя на свое трясущееся отражение.





- Мы делали три анализа. – говорит Эллисон. – Три, Жаклин.





- Неважно. – Жак кладет трубку, оборачивается к женщине и только теперь замечает, что холодные ямки глаз окружают медные, струящиеся волосы. Как жидкое пламя. – Мы перепроверим. Закажем независимый анализ. Я должна проверить еще раз… Эллисон. И если всё подтвердится…





Эллисон молчит. Слезы на ее щеках почти высохли, но дорожки еще видны.





- Если всё подтвердится – говорит Жаклин. – Я лично заставлю их посадить меня за решетку. Я тебе клянусь.





Эллисон отворачивается – и ничего не говорит. Долго. Пять минут, десять. Потом медленно, как во сне, снова оказывается лицом к лицу с Жак.





- Не надо, говорит она, и снежинки на дне ее глаз начинают кружиться быстрее. – Не надо, Жаклин. Ты не виновата.





Слова падают тяжело – они и есть тяжелые, как камни, но Эллисон кладет их уверенно, строя нерушимую стену.


- Не надо платить за это жизнью.





Есть правила, которым все-таки надо следовать. Жизнь за жизнь – одно из них. Жаклин чувствует это кожей, чувствует сердцем. Правила все-таки настигли ее – не снаружи, изнутри, где не спрятаться. И она знает ответ на вопрос – почему.

Потому что только это и справедливо.

Она мотает головой, и волосы падают на лицо, но всё равно видит, что Эллисон снова плачет.

И смертельным откровением приходит мысль, что плачут сейчас - о ней.





Следующие четыре дня они плачут вместе, убийца и жертва, виновная и пострадавшая. Вцепившись смертельной хваткой, они держат друг друга, потому что только они и могут сейчас – удержать.

Держат – и держатся.





А на пятый день раздается миллионный по счету звонок.


- Мы проверили четырежды, мисс Виллареаль - ваша сестра была весьма настойчива. Результат был ложноположительным. У пациентки нет ВИЧ.

 

продолжение

Зима оказалась теплой.





Теплыми были снежинки, ложащиеся на щеки и плечи.





Теплыми оказались глаза Эллисон, зимние, прекрасные глаза.





И на сердце было тепло – Жаклин смеялась, глядя, как Эли пытается попасть в нее неловко слепленным комком снега, и медные волосы, разметавшись, полыхают пожаром среди заснеженных просторов побережья.





Она не знала, как это вышло. Не задумывалась, просто наслаждалась. Вместо выстуженного прозрачного света в глазах Эллисон, вместо резкой и непроглядной черноты в ее собственных мыслях их обеих теперь окутывало бесконечно мягкое сияние, словно кто-то зажег маяк посреди зимней ночи.





- Ты невероятная, Эли. – говорила Жак, смеясь и вздрагивая от непривычной нежности, пробивающейся изнутри. – Береги уши, я собираюсь трындеть об этом еще очень долго. Ну так, чтоб ты была в курсе.





Ты удивительная.





Не такая уж и холодная.





Не такая уж и строгая.





Немного неловкая – тебе явно непривычно сходить с ума, как сходят дети посреди нежданных каникул.





Бесконечно красивая. Сильная. Добрая. Такая мужественная, такая хрупкая, как ледяной цветок с пылающей стрункой внутри.





Ты словно сошла с экрана – благородное сердце, умеющее прощать. Способное превозмогать зло.





Тихий, настоящий герой. И если ты незаметно расплачешься над сюжетом фильма, можно знать наверняка – ты и сама поступишь так же, а не будешь пожимать плечами, твердя, что в реальной жизни всё работает по-другому.

У тебя – работает. Оказывается, так бывает, Эли.





Оказывается, можно быть светом. Светом среди снегов.





Тихим шепотом, тише снегопада, но проникающим глубоко-глубоко, в самую сердцевину, и согревающими, как никто пока еще не грел.





Жак не думала о том, что закружило их с Эллисон в круговороте чувств, которых еще месяц назад и представить было невозможно. Удержавшись друг за друга в жуткой глубине отчаяния, они оказались связаны, бесстыдно и глубоко распахнувшись навстречу друг другу - и она просто была влюблена.

Они обе были. Влюблены и счастливы.





Счастливы, делясь всеми глупыми историями собственной жизни, пока пляшущий в камине огонь укутывал их в жаркое одеяло.





Счастливы, обнимаясь на диванчике в «Jackie's», почти оглохнув от грохочущей музыки и пытаясь читать по губам, чтобы потом выяснить – говорили о совершено разных вещах, но все равно друг друга поняли.





Ну, или почти поняли.





Счастливы, вдруг замирая в объятьях и удивляясь: неужели можно было вот так вот просто взять – и найтись, посреди мира, преисполненного случайностей и незавершенных историй.

Спастись, взявшись за руку врага, чтобы узнать, что рядом – вовсе не враг.





Зима оказалась теплой и длинной. Но когда мартовские ветры начали подступать к порогу особняка, Жак поняла, что их история тоже окажется незавершенной.






* * *



Когда Эллисон хотела, она могла шипеть так, что каждое слово было достойно черной мамбы, ядовитое и парализующее.





На сей раз она не кричала, как тогда, в казенном коридоре, где они впервые встретились. Но горькая обида сочилась между ее губ, делая тихие фразы болезненно обжигающими.





- Нет, Эли, это было не просто развлечением!

Жак знала, что будет больно. Но врать не собиралась – никогда этого не любила, и сегодняшний день не должен был стать исключением.





- Да ни на кого я тебя не меняю! Нет, на мужика тоже! – она закипала, как всегда, быстро и неуклонно, но сдерживалась, не желая превращать расставание в уродливый балаган. Эли этого не заслужила, да и кто заслужил?





Как объяснить, что отчаянная связь двух утопающих не всегда может стать тем кораблем, на котором получится пристать к желанному берегу?


Что иногда, исцелив друг друга, вы исчерпываете всё, что могли друг другу дать?


Что нечто, выросшее из отчаяния и безумной попытки спастись, порой должно закончиться, когда спасение наступило?





Любовь не всегда бывала такой, какой ее так сильно хотелось видеть.


Зима закончилась.





- Не надо, Эли. – она сказала это тихо, тише, чем все восклицания, прозвучавшие до того. – Не пытайся заставить меня чувствовать вину, за то, что я…


«За то, что я не люблю тебя.»





Она умолкла, впервые в жизни не находясь, что сказать. Это было не правдой – она любила Эллисон. Просто эта была не та любовь.

Жаклин Норма Виллареаль не врала себе.

И не хотела строить судно, которое никогда не станет кораблем.


Это было бы нечестно.





«Ты не должна провести целую жизнь с человеком, который не полюбит тебя, Эли. Она всего одна у каждой из нас. Оставшись со мной, ты упустишь что-то важное. Ту семью, которую могла бы создать. Которая будет настоящей. Связь, которая станет по-настоящему глубокой. И я упущу.

Так не должно быть.

Не надо хвататься за момент, который неизбежно закончится.

Не надо, Эли.

Мы не пара. Уже нет. Наше лучшее время было прекрасным, и оно закончилось.


Если лошадь сдохла, слезь с нее. Лошади уже все равно.


Не стоит тратить жизнь на ночи в обнимку с произведением таксидермиста.»





- Ты так и будешь молчать, Жак? Неужели тебе действительно нечего сказать?





Ей было, что сказать. Но понимание, что Эли не услышит ее – сейчас – было слишком отчетливым.


- Я никогда тебе не врала, Эли. – сказала она.





Надеюсь, однажды ты сможешь обернуться легко и свободно, и горе расставания больше не будет обесценивать для тебя нашу зиму. Нашу светлую, прекрасную зиму.






* * *



Через три месяца она получила коротенькое сообщение.


«Ты была права, Жаки».


Улыбка Эллисон на свежей фотографии в профиле была открытой и искренней. Она обнимала младшую сестренку за плечи, и глаза ее были теплыми, как небо.

Жаклин улыбнулась. День стоял ветреный, но теплый – самое начало лета в Винденбурге пахло морской солью и нагретыми камнями.





Ей стало легко-легко, словно снова было – одиннадцать, и отпускать было так просто, и так просто было сохранить главное.





Что-то в самом сердце мира. В своем.





- Спасибо, Эли – крикнула Жак, и голос разнесся над морем, и улетел куда-то еще.





За все, что я не забуду, и за все, во что буду верить.





А под сердцем, тонкими чернильными линиями, всего три дня назад был выведен крохотный контур – маяк, и фигурка, застывшая на его вершине, с развевающимися на ветру огненными, медными волосами.

 

Ох, какая красивая Элиссон, я бы сама в такую влюбилась

Тот тип историй, который не ожидаешь увидеть в твоих темках, и я рада, что ты так здоровски разрушаешь стереотипичность мнения о тебе

Рассказ получился легким, приятным и очень светлым. Оставляет ощущение свободы и готовности двигаться дальше. Мне кажется, это как раз то, что испытывала Жак.

Кстати, круто, что ты рассказала о ней и показала ее семью. Либи и Макс все так же прекрасны А Луна - просто невыносима в детстве. Рада, что она это переросла. Все же кроме манерности, снобства и прочих прелестей в ее персонаже четко читаются и любовь к сестре, и даже мудрость и виденье на два шага дальше

Очень повеселила семейная традиция Виллареалей называть всё и всех вокруг именами собственных родственников

Мне понравилась твоя работа с позами! Эпизоды с горюющей Жаклин, а затем и с их встречами с Эли выглядят очень проникновенными благодаря визуальному ряду. Очень ненавязчиво, но в то же время подчеркивающе моменты.

Я уж не буду расписывать то, как ты доступно рассказала о характере и стержне Жаклин, но было приятно подмечать все детали, снова и снова подтверждающие ее образ

В компании друзей Бена все очень колоритные ребята, и я не сомневаюсь, что о каждом можно было бы написать что-нибудь такое. Чудесно, что вдохновение посетило тебя насчет Жаки ^_^

Ах, кстати, еще хотела сказать, что она очень смешная в сцене со звездами и своим бывшим парнем. Счастливая такая, я не могла не улыбаться)))

 

Великолепный сюрприз, Маш! Удивительным рассказом ты в этот раз побаловала.

После первого прочтения я хватала ртом воздух, как после незапланированной пробежки. Он вызывает желание думать, а не говорить - слишком глубоко проникает под кожу, как иголка тату-машинки. И при всем при этом - он действительно очень добрый, светлый и легкий.

Главная героиня разными своими качествами и привычками напоминает мне сразу нескольких очень хороших и дорогих для меня людей. У нее такой яркий образ, не только внешне, но и внутренне. Мне легко представить себя по другую сторону, где-то на месте милой рыжуни Эли - есть в таких людях, как Жак, нечто невероятно притягательное. Не в бунтарском облике, но в этой твердости духа и способности помнить и быть благодарной, отпуская. И отпускать вовремя, пока море не стало болотом. Она удивительная.

Обе близняшки таковы, на самом деле, каждая по-своему. Чем-то схожие, чем-то противоположные, как и бывает, но при этом настоящие сестры. Луна здесь раскрылась во всей красе, пройдя за время рассказа огромный путь от вечного понукания и противопоставления - до принятия образа жизни сестры и ее отдельности. Им очень повезло, что они друг у друга есть. Показать ту пресловутую нерушимую связь близнецов у тебя вышло очень ярко - в нее верится. Есть ли она вообще в мистическом, медицинском или философском понимании - вопрос десятый, но у этих сестер - есть, вне всяких сомнений.

Про картинки надо бы сказать. Аве вашему дуэту и возможности так круто визуализировать серьезные вещи. Рассказ совершенно самодостаточен, но визуальный ряд работает на еще более полное его раскрытие. Не могу выделить что-то одно, да и не надо, тут в сумме и образы, и локации, и обработка играют вместе. Мощно вышло. Мне очень нравится пластика этих кадров, они как будто дышат.

Твои финалы - по крайней мере, в этой теме - обретают все более позитивную окраску. Ясное дело, что это не самоцель, уж чего, а чернухи ты никогда не боялась, если она тебе нужна для раскрытия мысли. Но я ужасно рада, что к тебе приходят и такие сюжеты, которым не требуется быть темными, чтобы оставаться сильными. Конкретно эта - бьет под дых.