Mannequin

Eisbrecher - Supermodel;


Название: Mannequin.

Автор: Luka.

Жанр: Драма, ангст, биография.

Возрастные ограничения и предупреждения: 18+ (сериал содержит сцены гомосексуального характера).

Немного от автора: Ещё со времён окончания пятнадцатого сезона у меня зародилась мысль создать сериал, в котором я бы подробнее рассказала о жизни Кайлда, вернее, о некоторых событиях. Воспоминаниях, если так будет угодно. Счастливых, печальных и просто о тех, которые имели большое значение в жизни.
И вот, пожалуйста. История жизни Кайлда Нойчь. Настало время снять маски.

Голубые глаза, светлые волосы,
Бархат и шелк, восхитительно.
Роскошное тело, твердая закалка,
Вымученная сталью.

Нежный загар, немного жира.
То, что осталось, еще нужно убрать.
Амфетамин, тестостерон.
Вот она, супермодель, машина-двигатель, мертвый мозг со страстью.

Не останется ничего, только красивое тело.
Ты думаешь, что совершенен,
Думаешь, что признательность мира это уважение.*

* - Перевод песни Supermodel группы Eisbrecher

Пролог;
Воспоминание первое; Мать;
Воспоминание второе; Миры из детства;

​

 

Надеюсь, все будет показано в меру приличия, ибо, хочу просто предупредить, уже два сериала были закрыты по причине допускающих нормы на нашем форуме сцен. Здесь по большей части дети блуждают, не нужно об этом забывать.

Удачи и вдохновения.

 

Конечно же. Я и не планировала показывать "взрослые" сцены. Максимум - поцелуй, минимум - просто намёки. Просто насколько я знаю, всё то, что идёт под девизом "мальчик/мальчик аки девочка/девочка", относится у нас в стране к категории 18+.

 

Luka, тогда, право, нет повода для беспокойства, но да, в таком случае с ограничением ты верно подметила.

 

Luka, год ожидания не прошел даром Что ж, с началом, пора действительно снять маски, и узнать полностью жизнь Кайлда такой, какой она была на самом деле.
С началом и удачи, буду ждать

 

Дмитрий 007,
Уже вроде бы как второй пошёл.

Ты её почти знаешь, ну. Я почти всё тебе проспойлерила.

 

С началом! Жду первой серии)

а пока тапочек

Правильно в мужском роде - совершенен.

 

Джавалька,
Первая серия уже почти готова. Осталось немного доработать текст и скриншоты. Вернее, это даже не серия, а что-то типа предисловия. Сегодня или завтра постараюсь выложить.

P.S.

Я, кажется, без опечаток вообще жить не могу.

 

Пролог

Emily Browning - Sweet Dreams;


Все мы грешим в том, что божьим словом и сладкими речами можем и самого дьявола вознести выше несуществующего Бога. И кто бы не создал этот мир, он явно был плохим парнем. Однако, вся суть в том, что дьявола тоже нет. Нет демонов, ангелов, монстров. Они — не более, чем оступившиеся люди, чьи преступления были слишком чудовищны, чтобы допустить хотя бы мысль, что мы можем дойти до такого. Но, мы можем. Ведь это выбор каждого. Это есть выбор того, кто может. Молчать или ответить. Действовать или повременить. Но иногда мы не сами направляем свою жизнь. Не мы, а кто-то совершенно другой. Чужой. Движение балаганной куклы – жалкой марионетки на нитках. Которые сжимает в руках кукловод. И управляет так, как только ему заблагорассудится. Раз ниточка, два ниточка… Одно движение — и ломаются жизни, судьбы, мечты.

Кто же знал, что мне предстоит оказаться в роли такой куклы.
И я много раз спрашивал себя, тысячи раз задумывался о том, что было бы, если я бы вдруг выжил в тот раз. В этой глупой игре, в сплетении мыслей и жизней. Обесцененных, увы. Что же было бы?

Цену бы потеряла и моя, моя собственная жизнь. После того, что мне пришлось увидеть, услышать, почувствовать. Знаете, в чём преимущество кукол? У них нет души, они совершенно ничего не могут ощутить. Глупые и пустые болванки с нарисованными лицами, ножками на шарнирах и стеклянными глазами. А я ощущал, я чувствовал. И что страшнее всего — я понимал. Понимал то, что моя жизнь в чужих руках. Уже давно не в моей власти. И скоро отведённый мне срок подойдёт к концу.



Тик-так, выстрел пистолета и металлический привкус крови на губах. Прощай, жизнь. Иди к чёрту.

Но если бы удалось сохранить её?
Я бы выжил, да. Но больше не было бы Кайлда Нойчь.
Был бы кто-то другой. Кто-то, кто пугливо вжался в стену и истошно кричал, моля оставить его в покое. Кто-то, в груди которого была огромная дыра, которую кто-то специально расковыривал ножом. Кто-то, кто трясущимися тонкими руками глотал белые таблетки и вскрывал новым лезвием вены. Кто-то, кто видел бы во сне те самые изумрудно-зелёные глаза, чувствовал тепло чужого тела и солёные слёзы. И не было бы кого-то, кто пытался спасти этого человека, которого больше не было.



Если я бы вёл себя неправильно— мне бы вкалывали успокоительное и заставляли глотать таблетки. Если бы я говорил то, что от меня хотели услышать — то меня просто оставили бы наедине с собственным иллюзорным миром. И я бы вжался в холодную стенку, тихо скуля и повторяя про себя: «Заберите меня из этого дома. Заберите, заберите, заберите…» Я был бы вместе со своим сумасшествием. Со сломанной и пустой жизнью.

Но я итак наедине со своей пустотой. Она уже давно преследует меня. Верно?

Когда умерла Рокки — мне было больно. Но потом пришла пустота.
Когда прозвучал выстрел — мне тоже было очень больно.

А потом вновь пусто.
Пусто. Пусто. Пусто.



Мне кажется, что здесь нету ничего. Только тонкий звук тишины в ушах. И, находясь здесь, начинаешь невольно представлять себе совсем иное. Нет, не выдумывать себе настоящее, а возвращаться в прошлое. Кажется, говорят, что когда умираешь, то у тебя вся жизнь проносится перед глазами. Впрочем, я уже умер. Так что это не считается. Я просто буду сидеть здесь и вспоминать, вспоминать, вспоминать. Знаете, как кадры из диафильма? Щёлкаешь на кнопочку — новый кадр. Щёлк, щёлк — так можно и всю свою жизнь увидеть. Забавно. Но почему бы не попытаться? У меня достаточно времени. Когда ты мёртв, то у тебя впереди целая вечность.

Хотя… здесь слишком одиноко. Холодно, тихо и пусто.

Пожалуйста, я хочу в другой Ад.

​

 

Кайлд своеобразный персонаж, с такими чувствами и переживаниями, даже когда мертв. За душу тронули эти строки, вот правда. Прекрасно пишешь И оформление замечательное =) Даже Рокки тут засветилась, а глаза у неё и впрямь красивые Хочется продолжения этой, судя по всему, печальной истории.
P.S.: О, Боже, как я люблю эту песню *_* В исполнении и Эмили, и Мэнсона

 

Лили
Спасибо.

Мне самой больше всего в Рокки нравятся именно её глаза.

Продолжение будет, я постараюсь. Благо, есть вдохновение и частичка свободного времени. Главное, чтобы не посетили глюки и прочие гадости Тьфу-тьфу-тьфу.

И как уже говорилось, история местами будет печальная, а иногда и добро-хорошая с надеждой на хэппи-энд. Но всё же это драма. Сложное детство, несбывшиеся мечты, тяжёлый путь в модельном бизнесе, который лишь со стороны кажется таким беззаботным и привлекательным. Впрочем, все карты я пока раскрывать не стану.

Броооо *обняла* Я тоже её очень сильно люблю. И мне показалось, что она отлично смогла бы описать состояние персонажа.

 

Интересный персонаж, интересный сюжет, жду продолжения

 

Обработка прекрасна, шапка изящна, сериал интригует. Ждем продолжения)

 

Воспоминание первое; Мать

Mystique, Rioka, спасибо большое. ;) Постараюсь периодически радовать вас продолжением.

Flash and Space - Memory;


Кажется, здесь все чувства исчезают. Бесследно. Остаётся только вспоминать.

Например, то, что я чувствовал к той женщине, которую называл своей матерью. Или… нет. Совсем другое. То, что она всегда чувствовала ко мне. Я никогда не мог этого понять. С одной стороны — типичное отношение матери к своему собственному сыну. Когда утром она кладёт тебе в рюкзак бутерброд, а когда ты уже лежишь поздно вечером в постели, подходит к кровати и целует тебя перед сном. Но было ещё совсем иное. Какое-то чувство обречённости и обиды, которое я замечал в ней. И слёзы, которые она украдкой проливала где-то в углу, думая, что никто не заметит. Даже я. И будучи ещё маленьким, я не мог понять причины всего этого. Наверное, и не стоило бы.

Мать плакала беззвучно. Ранним утром на кухне. Или поздно вечером у двери моей комнаты, когда я притворялся, что уснул. И так почти каждый день. Год, два — и всё вроде бы прошло. Успокоилось. Но осталось только одно — взгляд. Так могут смотреть только те люди, у которых разбито сердце.
***
Агате, выросшей среди четырёх братьев, в нечастые минуты досуга приходилось тешить себя незамысловатой игрой. Создавать карточные домики. Стащить с верхней полки помятую колоду карт и начать строить свои небольшие «жилища». Кое-то какие удавалось построить в два, а то и в три этажа. Но исход был всегда один и тот же — карточные домики разваливались. Ей казалось, что со временем она даже научилась почти не испытывать разочарование. Почти. Иногда сломанный карточный домик может принести боль. Как острый осколок в сердце. Или как воздух в вене.



— Как вы себя чувствуете, миссис Нойчь? — этот ровный, безэмоциональный голос действовал на нервы даже больше, чем громко тикающие часы. Кажется, они никогда не остановятся, никогда не сломаются, никогда не сгинут.
— Прекрасно, — ответ прозвучал так тихо, что старухе-сиделке пришлось нахмуриться, будто бы так она попыталась расслышать сказанное, — Где… где мой ребёнок? Где моя… девочка?
— Миссис Нойчь, — сиделка как всегда обращалась безэмоциональным голосом и сухим голосом. Впрочем, как и ко всем. Ведь каждый день она видела десятки новых лиц. Когда начинаешь к каждому из них проявлять жалость, то это просто утомляет, — У вас родился сын. Мальчик очень слаб и находится сейчас в специальном отделении. Как только его состояние нормализуется, его сразу принесут к вам.



Агата ничего не ответила. Ей показалось, что внутри у неё что-то оборвалось. Словно заставило погрузиться в некую прострацию. Пропахшая тошнотворным запахом успокоительного палата, белые стены, белая мебель, белые таблетки, белые цветы на столике, снующие в коридоре медсёстры в таких же белых халатах — всего этого больше не было. Был только маленький карточный домик, который развалился где-то внутри, давя на сердце. И вместо картона была острая сталь.



Ведь всем было невдомёк, что больше всего на свете эта женщина хотела дочь.



Это было какое-то страстное, почти безумное желание. Иметь своё собственное маленькое и живое чудо, которое в будущем станет и подругой, и помощницей. Едва ли не самым близким на свете человеком.



Агата не раз мечтала о том, как они вместе с её девочкой будут прогуливаться по саду, читать вместе книги, играть, смеяться, веселиться. И самое главное — они будут любить друг друга так, как ещё ни разу не любили мать с дочерью.



Ну а пока что подтверждением этой любви стали лишь подаренная одним из братьев старая детская кроватка, которую сама Агата старательно украсила розовыми рюшами и кружевами; собственноручное сшитое платье, больше напоминавшее кукольное да и меленькие детские башмачки, купленные на весенней распродаже. И всё это для будущей дочери. Маленькой радости, которая будет день и ночь находится рядом.



Теперь, в одночасье этот мир, состоявший из розовых отрезков ткани, рюшек и мягких плюшевых мишек, с треском рушился прямо на… нет, не на глазах. Он ломался гораздо глубже — внутри души. Ломался, оставляя грубые порезы, которые ещё не скоро заживут. Да и тонкая белая полоска шрама обязательно останется на всю жизнь.
Теперь иллюзионные фантазии уступали место надвигающейся реальности — сломанные носы, драки, мальчишеские интересы и ещё много того, что повидала Агата в своём недолгом и не сильно счастливом детстве.


А ведь так хотелось девочку. Этакую маленькую фарфоровую куколку. На такую, какие стоят примерно на середине высоких стеллажей, чтобы маленькие девочки могли во всю их разглядывать, а потом громко упрашивать маму купить ей «вот эту!». Мамы в таких случаях бросают короткий взгляд на очередную пассию дочери и, фыркнув про «у тебя таких уже пять!», тащат ребенка дальше. Секрет состоит в том, что дети смотрят не на отличительные черты этих кукол, а на то во что они одеты и что входит в комплект.
***
Знала бы ты, мама, что мне тоже предстоит жить в мире стеклянных витрин, где две пары дорогих туфель и дизайнерское платье будут куда более весомым аргументом, нежели то, что находится внутри.

​

 

Так вот оно что. Мечты матери повлияли на психику главного героя? В таком случае, неудивительно, что у него специфические вкусы. Несмотря на то, что воспоминание о матери, написанное не оставило никаких теплых чувств. Наверное, её можно понять, но если мои догадки верны, то это таки печально. Мне даже стало жаль Кайлда ):

 

Luka, ох... Да уж, все-таки те, с кем мы находимся в непосредственной близости влияют на нас и на наше мировоззрение. Так, верно, было и с Кайлдом. И с его матерью, которой так надоело вечное мужское общество. Так же интересно, что стало с отцом Кайлда. Надеюсь, это тоже раскроется
Скажу лишь, что мне очень нравится твой стиль письма и твои скриншоты, обработанные со вкусом.
Остается лишь ждать продолжения, которое, надеюсь, не за горами

 

Вот и мне предполагается, будто Агата, не выдержав рождения сына, на почве нервного расстройства станет медленно, но верно превращать его в девочку. Интересно скорее узнать, так ли это.
Красивое повествование, цепляющие картинки.

пс

А скриншоты и правда побились, или это уже у меня проблемы? )))

 

Luka, неоднозначный сам по себе в плане восприятия персонаж, хочется узнать его историю. Язык повествования приятный, читается гладко, без резких обрывов и перескоков.
Оформлению уже спели дифирамбы, я просто добавлю еще одну снятую шляпу. И музыкальное сопровождение очень и очень в тему.

 

Лили, Дмитрий 007, Amelia, SleepingOwl, благодарю. Честно, очень приятно, что вы читаете.

Ну-с, ваши догадки в чём-то верны. Но в то же время и нет.

Экая досада. :с И впрямь побились. Пришлось всё перезалить на другой хостинг. Сейчас вроде бы всё отображается.

Кто-то снимает шляпу, а кто-то падает в обморок. Не ожидала увидеть подобный отзыв, право же. Я просто тайный поклонник твоего шикарного творчества.

 

Воспоминание второе; Миры из детства

Казалось, меня в своё время любили многие. Многие любили меня таким, какой я есть на самом деле. Были и те, кто сами придумывали себе мой образ. И так же любили его. И всё равно, кем я был там — мужчиной, женщиной, идолом, солнцем, музой или зрелищем на арене. Но видели ли они в этом выдуманной образе меня настоящего? Я не знаю правды. Как не знаю и то, где же проходила та неведомая грань между игрой и реальностью. И какая из многих сотен масок являлась моим настоящим лицом. И в каком образе жил я — настоящий я. Которого я бы смог полюбить.
***

Впрочем, мне всегда казалось, что я не люблю себя. По крайней мере таким, каким я был раньше. Из зеркала на меня обыкновенно таращилось тощее и вихрастое существо с большущими глазами. Этакое маленькое глазастое одиночество непонятного пола и рода, которое дома было просто Кайем, в школе — Кайлдом и «девочка, подвинься» в общественном транспорте. И я ненавидел сам себя в те годы, то самое отражение в старом зеркале. Оно было слишком слабо. Физически и морально. И слишком упрямым, слишком зависимым от чужой любви. Оно заглядывало взрослым в глаза, словно желая увидеть там одобрение своих поступков и самого себя, оно мечтало о сказках, о солнце и небе, о полётах во сне и наяву, а вместо этого сталкивалось каждый день в зеркале с самим собой. И от этого было гадко-отвратительно.



Я рисовал странные картины, рано научился читать, и любил танцевать под потёртую виниловую пластинку. Воображая, будто я где-то в совсем ином измерении и пространстве несусь сумасшедшим вихрем, ощущая невероятную первобытную свободу, которую мне могло дать только одно на свете — мой счастливое (ли?) одиночество, пока мама находилась в иных, более земных пространствах.

Я часто представлял себя Маленьким Принцем. Придумывал свой собственный мир, свою планету, законы и, наконец, свою собственную жизнь. Сидя дома, — вечно болеющий, с красными глазами и хлюпающим носом, в толстых шерстяных носках и старом сером свитере, — я строил бумажные замки, которые рассыпались под моими же руками, клеил бумажные короны, старательно клея на них фольгу, которая рассыпалась по углам комнаты подобно мотылькам, рисовал яркие золотые звёзды и чернильно-чёрное небо, а потом, забравшись с ногами на скрипучую деревянную кровать, осознавал всю эфемерность совершаемых мною действий.



По воскресеньям я мог смотреть передачу «В гостях у сказки», по будням — мультики на старых кассетах, рисовать, читать книги, а ещё смотреть старые ноты, открытки и журналы, играть в космические полёты, паровозики и в доктора. Когда я плохо вёл себя — мать никогда не ругалась. А всего лишь ставила в угол. Из упрямства я никогда не просил у неё прощения. Лишь прихватывал со стола цветной карандаш, разрисовывал обои, тихо напевал песенки, приплясывал, считал узоры на обоях и трещинки на потолке, в общем, вёл себя так, как никогда не ведут себя дети в углу. Когда, наконец, мама приходила в комнату и спрашивала: «Кай, ты ещё будешь так себя вести?», я смотрел на неё честными взглядом и так же тихо отвечал: «Нет», — тогда мне и разрешали покинуть угол. Однако, меняя место моего пребывания на диван, кровать или стул, я всего лишь перемещался по дому, оставаясь настолько же одиноким, как и в углу.



Я думал, что мама любит меня недостаточно. Хоть сам я, наверное, любил её тогда больше всего на свете. Рано постаревшая, с огромными печальными глазами, в которых плескалась неведомая миру музыка души, изящные длинные пальцы, извлекающие из чёрно-белых клавиш старенького фортепьяно звуки «Лунной сонаты», запах дешёвых, но таких дорогих мне духов — всё это было любимо мной. Тогда я думал, что смог бы свершить для неё любой героический поступок, но ей вряд ли это было нужно. Иногда она играла роль заботливой матери, водила меня в парк или в кафе, рассказывала сказки на ночь или делала вместе со мной уроки, но потом всё вновь обрывалось в пустоту, нарушаемую лишь поцелуями перед сном или разбитыми коленками, которые с тихой руганью замазывались зелёнкой.

[

У нас с мамой был свой маленький мир на двоих, в котором, впрочем, каждый из нас жил отдельно, лишь иногда пересекаясь. Словно какие-то из сотни наших маленьких планет сошли вдруг с орбит и столкнулись, образовав небольшой взрыв. Раз, два — и вспышка потухает. И всё вновь встаёт на свои места. Правда, я старался как можно часто создавать такие «столкновения». Например, я попытался попросить маму научить меня играть на фортепьяно. Она, преподаватель в музыкальном кружке, прослушав то, как я неловко и смущённо пытаюсь отбить сыгранный ею такт, лишь грустно покачала головой и добавила, что слуху у меня нету никакого. И играть я никогда не научусь. Поэтому единственное моё соприкосновение с миром музыки было в том, что иногда я вставал под дверью и украдкой слушал, как мама играет что-то.



Зато был ещё один мир — мир отца. В котором мне выпадало счастье оказывать каждую субботу. Только это был маленький кусочек того самого отцовского мира, равнявшийся двум шарикам мороженного в местом кафе и двум бутылкам — одна с пивом, другая с лимонадом. На деле же, его собственный мир был намного, намного крупнее. Он состоял из новой жены, нового дома и двух маленьких девочек-двойняшек, которых я видел только на помятом фото, которое иногда отец вынимал из бумажника.

Но даже с ним я находил меньшие точки соприкосновения, чем с матерью. Первые двадцать минут мы просто сидели в одиночестве. Я опускал глаза и копался ложкой в вазочке с мороженным, он — в таком же молчании прихлёбывал пиво, смотря куда-то в сторону. Наконец, взгляд отца обращался ко мне. И как десятки раз до этого он говорил мне одно и то же. То, как я похож на мать. Потом снова отхлёбывал пиво и, вздыхая, говорил о том, что она начинает превращать меня , как он выражался, в бабу. Я лишь молча продолжал сидеть, склонившись над растаявшим мороженным и слушая такой до боли знакомый рассказ, который мне приходилось выслушивать каждую встречу с отцом.



О том, как он устал от моей мамы. О том, что это она вынудила его уйти своим поведением и отношение. Причём, не только в нему, но и ко мне. Конечно же, он умалчивал в те минуты о том, что в первое время мать даже боялась подходить к моей кроватке, купать меня и уж тем более — брать меня на руки. И вся забота обо мне плавно перешла в руки отца. Которому, впрочем, это скоро надоело. И окончательно вынудило уйти. К другой женщине, к «нормальной», по его мнению, семье. Только обо всём этом он молчал, ограничиваясь лишь одним объяснением — он полюбил другую женщину, я пойму это, когда вырасту. И всё прочее в таком духе. Было ли это ложью? Нет, скорее, просто полуправдой. Да и незачем мне, девятилетнему мальчику, было нужно знать такие подробности. Да и это не интересовало меня тогда особо. Даже клубничное мороженное на тот момент было для меня интереснее, чем горькая правда, что мать так и не могла полюбить меня таким, каким я родился. Правда, потом смирилась. Но не полюбила — это я понял уже годами позже.



А потом он отвозил домой, где меня ждала мать, остывший ужин и холодная постель. И перед сном, пока мама не приходила пожелать мне доброй ночи, я всегда читал одну и ту же сказку. Про Гадкого Утёнка. Никем не любимый и никому не нужный, он наперекор всем превратился в прекрасного лебедя. И все в одночасье стали восхищаться им. И полюбили.
И мало кому пришло бы в голову, что раньше это существо было жалким заморышем, который едва ли не задохнулся среди серой массы. Но он жил. Он выжил.
***

А я верил. Верил в эту проклятую сказку о Гадком Утёнке и мечтал о том, что рано или поздно этот сюжет станет моей жизнью. И даже не догадывался о том, что всё так и будет. Только в более жестокой форме. Сказка в стиле садо-мазо.

​

 

Luka,
Как-то все это печально - мать, отец, непонимание. Глубокий осадок оставляет после прочтения, давит.
Да уж, несчастливое детство. Точно. Всем все равно кто он - мальчик, девочка, живое ли существо.
Больше и ничего добавить, наверное ;C

 

Ох, не думала, что способна вызвать подобные эмоции.

Многие подростки и дети сталкиваются с непониманием со стороны взрослых. Кто-то предпочитает жёстко отстаивать свою точку зрения и идти наперекор взрослым, а кто-то просто придумывает свой маленький мир, в котором он и "запирается". Как Кайлд.

Спасибо, что заглядываешь.

 

Действительно, вроде бы обыденная ситуация: и отношение матери, и отец "полюбил другую" и живи ты себе дальше, не первый, не последний, сам по себе этот фактор погоды бы не сделал. Но врожденная чувствительность, непринятие со стороны окружающих в целом - все в совокупности и загнало в этот "маленький персональный мир ", в собственную скорлупку. *мысливслух*
Оно ниточка за ниточкой: вытащи одну - и полотна не будет. А я смиренно жду следующего кусочка.

 

Как грустно глядеть на мир глазами никому не нужного ребенка. Это ведь уже не та разноцветная, яркая и волшебная страна, в которой обитают дети, а унылый и серый всемизабытый мирок. Горько. И еще не менее печально, что в матери Кайлда так и не очухался материнский инстинкт в полную силу.
Долго рассматривала картинку, где мальчик стоит в углу. И вообще - красивые постановочные скриншоты.